Убежище, или Повесть иных времен

дома лорд Арлингтон был мне торжественно представлен, контракты

подписаны, и совершилась краткая брачная церемония, во время которой я в

слезах перебирала в уме мысли, далекие от происходящего.

* * *

Обвенчанная, погубленная, уничтоженная, несчастная хозяйка пустынного

великолепия, где мой мысленный взор всюду различал следы священного

присутствия тех, кого нет более на свете, я знала в сердечной муке одно лишь

утешение: «Я умираю, чтобы Эссекс жил, я тяжко вздыхаю, чтобы он мог

дышать полной грудью». О эти вздохи! Казалось, они наполняют мраком и

скорбью самый воздух, в котором они растворялись. Лорд Арлингтон молчаливо

терпел это, не имея достаточно ума, чтобы или заглушить в душе своей

сожаления, или предаться им вполне. Наши мысли никогда не соприкасались, и

лишь поэтому я не ведала о катастрофе, которая, когда открылась,

сокрушила меня. Увы, сестра моя, по изощренной жестокости своей гонительницы,

наша мученица-мать взошла на эшафот едва не в ту самую минуту, когда я

опорочила тебя и себя, дабы спасти ее. Этот завершающий удар в череде

страданий и бед оказался слишком тяжел для моего рассудка: опасения и несчастья

следовали друг за другом с такой быстротой, что краткие промежутки между

ними лишь делали каждое новое еще более мучительным. За один краткий

месяц я была обманута, опозорена, принесена в жертву. Слезы горькой

жалости к себе смешивались со слезами дочернего долга и любви. Мысль об

Эссексе, неизгладимо запечатленная в моем сердце, удваивала тяжесть

страдания. Между тем лорд Арлингтон возвратился ко двору, и одиночество

принесло мне некоторое облегчение.

Я была оторвана от всех, с кем дотоле связывали меня узы природной

склонности; я дышала, но не жила; и глубокая меланхолия, завладевшая

моим рассудком, проникла мне в кровь, отравив ее. Чувства мои, в странном

помрачении и беспорядке, часто являли мне события и предметы, никогда не

бывшие, бесследно вытесняя те, что повседневно проходили перед моим

взглядом. Порой я замечала крайнее удивление слуг, когда заговаривала об

этих видениях, но чаще оставалась ко всему безучастной и бесчувственной.

Бывали мгновения, когда я словно пробуждалась от глубокого сна (а как

бездонно глубок сон души!), неуверенно осматривалась, что-то смутно

припоминая, одной рукой прикасалась к другой руке, пытаясь увериться, что я все еще

существую, вздрагивала от звука собственного голоса или, подняв

нерешительный взгляд к голубому небесному своду, смотрела на щедро сияющее

солнце как на нечто незнакомое и цепонятное...

Увы, сестра моя, не ищи более в этом печальном повествовании

спокойную и рассудительную Эллинор, какой ты некогда знала меня. Начиная с того

рокового времени, чувства, по остроте своей непереносимые и не

передаваемые словами, затмили все благородные свойства моего характера, часто

подменяя мгновенным порывом здравое суждение. Я осознавала помрачения сво-

его рассудка в тот самый миг, как они оканчивались, и стыд следовал за ними

по пятам, я же, таким образом, испытывала все страдания безумия и ясного

сознания.

Весна, обновляя всю природу, донесла свое благотворное веяние и до

моего увядшего сердца.

Непомраченные периоды сделались более спокойными и более частыми. Я

достаточно окрепла, чтобы выходить в сад, и, гуляя там, я постепенно

восстановила для себя всю роковую последовательность событий и свое нынешнее

положение и начала находить — или воображать — его менее невыносимым.

То, что я стала жертвой сговора Елизаветы и ее министра, было очевидно, но

я склонялась к убеждению, что лорд Арлингтон, слабый и бесхарактерный

человек, и без того уже наказанный такой женой, как я, не был соучастником

обмана. Я давно была предметом его устремлений, и он, совершая ошибку,

свойственную представителям его пола, не заботился о том, какими

средствами достичь желаемого — лишь бы обрести его. Но в своих слабых попытках

вернуться к жизни я нуждалась во всяческой поддержке и потому написала

лорду Арлингтону, заверяя его, что «наилучшим образом использую мой

проясняющийся разум, чтобы подготовить свое сердце к исполнению в будущем

тех мучительно тяжелых обязанностей, которые возложены на меня в

результате стечения роковых обстоятельств, но что столь трудная для меня задача

потребует большого терпения и снисходительности с его стороны». Я

заключила письмо изъявлением надежды, что «покой и уединение со временем

дадут мне силы встретить его с чувством менее ожесточенным».

С возвращением рассудка во мне ожили мои привязанности. Загадка твоей

и лорда Лейстера судьбы тщетно тревожила мое измученное воображение. В

письмо к лорду Арлингтону я вложила записку для леди Пемброк. Записка

содержала один лишь вопрос — о вас.

Отослав эти письма, я направила все свои помыслы на то, чтобы

исполнить обещание, данное в первом из них. Множество раз я на коленях молила

Господа укрепить меня в этих достойных чувствах, которые только Он один

мог мне внушить. Стремясь изгладить из памяти те человеческие действия,

посредством которых осуществлялась Его воля, восприняв происшедшее

лишь в свете Его воли, я старалась кротко подчиниться ей. Увы! Ответное