Убежище, или Повесть иных времен

содержании значительно превысил полученные им приказания, но что доставленное

этой ночью письмо от королевы дает ему наконец возможность вернуть мне

свободу, которой по ее повелению он меня ранее лишил. Сердце мое

возликовало от столь нежданной перемены судьбы. Но он опередил изъявление

восторга известием, которое тяжким грузом обрушилось на меня:

— Не думайте, сударыня, что снисходительность Ее Величества ни к чему

вас не обязывает. Она пожелала, чтобы вы, если вам предстоит покинуть эти

стены, сделали это как жена лорда Арлингтона.

— Пусть же тогда эти стены станут моей могилой, милорд! — в

ожесточении воскликнула я. — Позор ей, бесчеловечному тирану, за такую

снисходительность!

— Умерьте свой гнев, — продолжал он прежним невозмутимым тоном. —

После вашей дерзкой попытки ввести ее в заблуждение с помощью

подложных свидетельств о невозможном браке и сомнительном рождении, вы

должны признать, что она обошлась с вами милостиво.

— Подложных свидетельств? — язвительно переспросила я. — Но тогда

отчего она их так старательно уничтожила? Однако старания ее, милорд, были

тщетны. Взгляните с небес вы, блаженные души тех, кто населял некогда это

благородное жилище, взгляни с небес, дорогая сестра убитого Норфолка,

взгляни с небес, свято чтимая миссис Марлоу, нежная наставница наших

юных лет, и ответьте, кому мы обязаны жизнью? Но зачем призываю я их

светлые души оттуда, где получили они свою заслуженную награду, зачем

призываю я их подтвердить права, которых не может уничтожить злоба

Елизаветы? О королева Мария, дорогая мать, которой я не знала, как

подтвердила бы любовь твоя правдивость слов гонимой дочери, если бы жестокость

тирана, творя двойную несправедливость, не разлучила в заточении мать и

дитя! Соедините же нас, и вы сами увидите...

— Я не уполномочен обсуждать столь деликатный вопрос, — прервал меня

коварный лорд Бэрли. — А вы, прежде чем предаваться необузданным речам,

подумайте, сколь роковыми они могут оказаться. Над головой королевы

Шотландии меч давно уже висит на едином волоске... Теперь это зависит от

вас. Хорошо обдумайте к нашей следующей встрече, кто вы и кем станете.

Произнеся эти зловещие слова, он поднялся и вышел. Я осталась одна. Что

чувствовала я в эту минуту? Я была потрясена, уничтожена; ужас, равного

которому я не знала никогда прежде, сковал мои члены и оледенил мысли.

«О Ты, — воззвала моя объятая ужасом душа, — единственный, чьей грозной

волею могла быть ниспослана эта мука, которой нет имени в человеческом

языке, дай мне силы вынести ее! Неужели я буду достойна зваться дочерью,

лишь отрекшись от всех прав на это имя? Матушка, моя прекрасная

царственная мать, даже под гнетом страданий сколько нежной заботы проявила ты

о своих несчастных детях! Ах, для того ли оберегалась их жизнь, чтобы

сократить твою?»

От этих мыслей я едва не утратила рассудка и решила скорее подчиниться

бесчеловечному повелению Елизаветы, чем еще хоть единый час мысленно

видеть чудовищную картину, подсказанную прощальным намеком моего

тюремщика.

Именно тогда, на этом роковом повороте судьбы, моя болезненно

разгоряченная кровь породила и взлелеяла ту непомерную возбудимость чувств,

которая с тех самых пор губительно сказывалась на уравновешенности и на до-

стоинствах моего характера. Кровь то кипела в моих жилах и, в соединении с

расстроенным воображением, населяла мир вокруг меня сонмами бессвязных

фантастических образов, на чьи голоса откликалось мое пылающее сердце,

то медленно отступала к жизненным органам, и тогда, казалось, сам процесс

жизни во мне замирал, я часами сохраняла ледяную неподвижность, и лишь

дыхание говорило о том, что я еще жива. Всякий раз, как приступ

возбуждения овладевал мною, ко мне возвращалось страстное желание спасти свою

мать. В этой смене мучительных состояний тела и души я прожила ужасные

сутки.

На другой день, в тот же час, что и накануне, лорд Бэрли явился вновь,

чтобы узнать мое окончательное решение. Я едва могла отвечать на его

вопросы, не в силах была оторвать взгляд от земли, где мне виделась лишь

могила; весь мой вид говорил о том, как я провела минувшие часы. Моя

безнадежная молчаливая покорность придала ему решимости. Он развернул и

начал читать какую-то бумагу. Это новое и неожиданное обстоятельство

пробудило мое внимание, и я безмолвно, ничего не видя вокруг, выслушала

невероятные, позорные измышления. Бумага, помнится, была озаглавлена

«Добровольное признание, сделанное Эллинор от своего имени и от имени ее сестры

Матильды». В ней говорилось, что «вскоре после того, как королева Мария

Шотландская испросила для себя убежища в Англии (под покровительством

своей сестры Елизаветы), она по различным политическим и честолюбивым

соображениям (как-то: на случай смерти своего единственного сына, что

лишило бы ее потомства, сделав необоснованными притязания на британский

трон наряду с троном покинутого ею королевства; а также дабы привлечь к

себе сочувствие тех вероломных подданных, под чьим надзором она

пребывала) решилась ложно объявить, что заключила брак с Томасом Говардом,

герцогом Норфолком, и при помощи и пособничестве его сестры, леди Скруп