Убежище, или Повесть иных времен

тысячекратной силой, когда он узрел детей, отторгнутых от ее груди, словно они

рождены в позоре, и скрытых в уединении, вдали от людских глаз. Видеть и

знать, что он бессилен был это предотвратить, было для него душевной

мукой. Он провел ночь, глядя на вас, препоручая вас покровительству Небес, об-

ращая тысячи молчаливых укоров к своей судьбе и обдумывая тысячи

решений, которые, сократив его жизнь, навлекли на вас то зло, что он пытался

исправить. Когда же настала пора вернуться в отведенные ему покои, он снова

взял вас обеих на руки и, со слезами родительской любви, многократно

благословил. Затем он передал вас мне и, пока я укачивала Эллинор, сидел,

глубоко задумавшись. Выйдя внезапно из своей задумчивости, он подошел, стал

рядом со мной и, взяв меня за руку, сказал:

«Я все еще надеюсь, моя дорогая миссис Марлоу, что сумею дать этим

младенцам жизнь, достойную дочерей прелестнейшей и добрейшей из

повелительниц. До тех пор я поручаю их вам как драгоценнейшее из сокровищ.

Научите их ценить смиренную долю, и они украсят собой долю высокую.

Сохраните от них тайну их рождения до той поры, пока они не научатся

понимать тщету знатности. Но если мне никогда не суждено востребовать их, если

несчастья их родителей окончатся лишь вместе с жизнью, поступайте

сообразно той священной обязанности, которую я возложил на вас и мою сестру.

Пусть никогда не узнают они жизни при дворе Елизаветы, но невинно и

счастливо окончат свои дни в том уединении, где расцветали».

— Тени благородного Говарда и прелестной Марии, я исполнила ваши

заветы! — воскликнула миссис Марлоу, с живостью оборотясь к портретам, о

которых я с таким почтением поминала. — Ваши слова я всегда хранила в

памяти, и заботы мои были не напрасны.

— Увы, сударыня! — отозвались мы, благоговейно преклоняя колени. —

Неужели прекрасные лица на этих портретах — лица наших родителей? О,

нежный, несчастный отец, неужели мы никогда не свидимся с тобой? Неужели

никогда более ты не примешь нас в свои объятия после того, как обнял

младенцев, не ведающих о своем счастье? А ты, дорогая матушка, в горе и муках

произведшая нас на свет, — неужели не суждено нам посвятить наши жизни

тому, чтобы радовать и покоить твою, а потом излить нашу печаль на твоей

могиле?

— Вы прерываете и огорчаете меня, дети, — заметила нам миссис

Марлоу. — Дайте мне окончить мою печальную повесть. Увы, времени на

сетования у вас будет довольно.

Герцог уехал на другой день. Прошло немного времени, и Елизавета,

назначив лорда Хантингдона и лорда Херефорда на место лорда Скрупа,

лишила королеву Шотландии ее последнего утешения, когда леди Скруп должна

была последовать за мужем.

Герцог, видя, что половинчатые меры успеха не приносят, решился на шаг,

который счел единственно верным: он вступил в сношения с неким купцом по

имени Ридольфо, с тем чтобы через него условиться с герцогом Альбой о

высадке десяти тысяч солдат в Харвиче, откуда они должны были дойти до

Лондона и устрашить Елизавету. Герцог Альба дал свое согласие, и даже

Папа, устыдившись наконец своего безразличия, принял участие в

освобождении Марии. Приготовления были закончены, друзья Норфолка в Англии

лишь ожидали знака, чтобы присоединиться к нему, когда все рухнуло из-за

одной из тех ничтожных случайностей, что губят искуснейшие планы. Чтобы

содействовать междоусобицам в Шотландии, которые, отвлекая внимание

Мэррея, не позволяли бы ему вмешаться в заговор, герцог неоднократно

посылал туда крупные суммы для раздачи сторонникам королевы; теперь же,

когда наступил решительный момент, он приготовил большой мешок золота,

который, вместе с письмом, имел несчастье доверить человеку, совершенно

не причастному к заговору. Посланец, собираясь в дорогу, случайно порвал

мешок и, ошеломленный содержимым, поведал об этом брату, служившему у

Лорда Бэрли. Тот, в надежде вместе с ним присвоить золото и полагая, что в

письме содержится какая-то тайна, убедил его пойти с этим письмом к своему

господину. Посланец согласился, и лорд Бэрли, легко разгадав заговор, хотя

и не догадываясь о его истинных размерах, сообщил о нем королеве,

вследствие чего герцога арестовали, подняв ночью с постели, и всех его слуг

заключили в тюрьму.

Этот роковой удар сокрушил все надежды. Слуги предали его, и все

письма, написанные и полученные им в связи с заговором, многие из которых он в

свое время приказал сжечь, были теперь предъявлены ему. Сама его

щедрость оказалась преступной, и некоторая сумма, посланная им графине

Нортумберленд, которая бедствовала в изгнании вместе с мужем, стала одним из

пунктов обвинения. Он был осужден и выслушал приговор с мужеством, до

слез потрясшим лорда Шрусбери, который его оглашал.

Леди Скруп, вне себя от отчаяния, бросилась в ноги королеве, моля ее за

брата, но смогла добиться лишь отсрочки казни: Бэрли сумел внушить

Елизавете, что герцог посягал на ее жизнь, и, хотя на суде тому не возникло ни

малейшего подтверждения, ничто не могло разубедить ее.

Но каково же было положение королевы Шотландии сейчас, когда таким

образом замкнулся круг ее несчастий? Изгнанница из своей страны, пленница