Убежище. Книга вторая

– Понятное дело, что трудно. Всё, что мы делаем с душой это всегда трудная штука. Твой дед… Я не говорила тебе о нём… Ладно, это отдельный разговор, но кое-что скажу. Он не умел никого прощать. Никогда. Он копил все обиды, обидки и даже случайные проступки людей по отношению к нему. И ему было очень трудно жить. Я пыталась ему объяснить, что обида – как камень. В тебя бросили, а ты его заботливо подобрал и положил к себе за пазуху. Ещё бросили – ещё подобрал. И вот идёт человек, а ему тяжело – обиды к земле тянут, сгибают. Он уже и ползти готов, просто потому, что тянет за собой все эти чужие проступки. Зачем они тебе? Выброси, прости и забудь, освободись от них – тебе же легче будет. Но нет, он так и нёс их, страдал, мучился…

Людмила вздохнула и обняла Мишку. – Ты постарайся отпустить эти камни, они не твоя ноша! У тебя другое, – она кивнула на Тима, сочувственно уложившего морду на колено хозяина, и на Фёдора, который заглядывал ему в глаза. – Вот они рядом. Отец, я, будут и ещё люди. Я точно знаю, что будут! Вот на это лучше тратить силы и жизнь расходовать. Понимаешь?

– Я… я вроде понимаю, – Мишка никогда раньше не думал о таких вещах.

Во дворе залаяли собаки, радостно откликнулся Тим, и Мишка, подскочив к окну увидел Крока, Дила и Фунтика.

– Ба, а они… – Мишка недоуменно глянул на бабулю.

– Они пришли к нам в гости! Никто и не говорил, что ты обязан сидеть сусличком да выдерживать допросы твоей матушки и её супруга! Мы тут живём, планы имеем, вот пригласили соседей и друзей отдохнуть с нами вместе. Кто нам указ? Так что пусть они, если очень хотят понаблюдать за тобой, наблюдают так, чтобы не нарушать наши планы!

– Хозяяяевааа! Гости пришли, дрова принесли! – Лиза, смеясь, указывала на Крока, волокущего облезлую ёлку, павшую смертью храбрых в неравном бою с бультерьерским прикусом. – Кроме дров есть замаринованный шашлык!

– А мы с пирогами! – Лариса строго цыкнула на Фунтика, и он завертелся на придверном коврике. – Воспитанные свиньи копыта вытирают!

– А у нас мороженое под названием «Французы в русских снегах», – Людмила подмигнула просиявшему Мишке. – Запечённые куры и салаты! Ну, что же поделать, не питаемся мы лягушачьими лапками и улитками, как наши гости!

– А у нас план под названием «хде мой Эдииик»? – Фёдор насмешливо пофыркал, услышав про улиток и лягухов. – А ещё… Ещё сурпризик! Такой новопридуманный! Маураааа! Куда ты их закопала?

– Кого? – осведомилась Маура, которая, немного освоившись и утвердившись в роли кошкохозяйки дома, была целиком и полностью захвачена хомяковой болезнью – страстью к накопительству. Она ходила и проверяла, достаточно ли полные у всех миски, много ли в кладовой мешков с кормом, хватает ли запасов еды. Именно она обнаружила то самое… Изловила и выбросила в снег. А потом подумала, взяла и прикопала в тайном месте про запас. Кто знает, вдруг понадобится…

Фёдор скорчил рожу, показывая омерзение, и мотнул головой за окно.

– Ааааа, тех… Под кустом снежком присыпаны. – А что?

– Гости едут хррранцуские, странные такие, жрут всякое непонятно чего. А у наших людей еда только нормальная! Так мы, чтобы гости не расстраивались, им подарочков с собой положим. Мы ж звери щедрые!

Глава 23. Искусство управления мужчинами

Яна, при въезде на дачные участки нацепила на физиономию брезгливое выражение.

– Нет, как был мужик-мужиком, так и остался! Дачка – сруб, банька, участочек с заборчиком. Внутри чтоб печка и каминчик. Как он меня достал поначалу этим перечнем! А! Ещё чтоб кресло-качалка была – типа, так его мать мечтала. Нафига мне в доме мечты его матери, равно как и она сама, он, конечно же, и не задумывался! Мебеееляяя, – Яна даже в мыслях протяжно и издевательски протянула это слово, – Чтоб из натурального дерева! Дяяяярёёёвняяяя!

Она с наслаждением покосилась на себя в зеркало заднего вида и нежно улыбнулась Максу.

– И ведь приходилось делать вид, что мне это всё так нравится, так приятно! – она внутренне передёрнулась. – Пока привык, пока влюбился, да покрепче, пока не надоело ему со мной спорить, сколько слёз пришлось пролить!

Нет-нет. Слёзы у Яны были вовсе не из-за горя или огорчения. Слёзы были оружием. Они и несчастный, нежно-укоряющий вид использовались для того, чтобы выбить из-под ног бывшего мужа твёрдую почву, чтобы он махнул рукой и сказал такие прекрасные слова:

– Милая, делай как хочешь, только не расстраивайся!