Убийства на фоне глянца

Я сделала ей знак говорить потише, потому что нас могли услышать. Она в ответ только пожала плечами, ей это было безразлично. И я тотчас поняла почему: одна дама, которой было хорошо за шестьдесят, ответила с закрытыми глазами:

– Счастливая вы! А я вот уже тридцать пять лет как замужем и ни разу ни на миг не могла забыть об этом.

Со всех сторон послышался смех, и голые женщины чуть привстали со своих лежанок.

– Но вас-то муж, насколько я поняла, не бросал? Правда?

– А вас, дорогая? Неужели вас бросил муж?

Это было немыслимо, я не верила своим ушам: моя родная сестра готова была рассказать незнакомым женщинам о своих семейных неурядицах. Но сеанс публичных откровений – это было еще не самое худшее; куда хуже было то, что все они – не важно, старые или молодые, – совершенно искренне заинтересовались ее историей, а потом по очереди, и как нечто само собой разумеющееся, стали рассказывать случаи из собственной жизни, после чего пылко и называя вещи своими именами принялись обсуждать мужчин, их наглость и грубость, их внутреннюю слабость и неспособность трезво оценивать свой возраст… Думаю, даже на бойне мне не удалось бы наблюдать более профессиональную и основательную разделку туши. К счастью, мое молчание было воспринято с пониманием. Надо признаться, я никогда в жизни не смогла бы выдавить из себя ни слова, чтобы поучаствовать в подобном суде Линча. Но в конце концов одна из дам глубоко вздохнула и словно нехотя выдала:

– Так-то оно так, но ничего тут не поделаешь – мужчины они такие, какие есть.

Остальные дружно ее поддержали, и как по мановению волшебной палочки на смену проклятиям и насмешкам пришли высказывания, в которых теперь слышалось скорее одобрение, а на смену горькой иронии явились шутки, с каждым разом все более раскованные. Дискуссия в сауне завершилась бойкими суждениями о длине и толщине мужского полового члена. Оказавшись вдвоем с Амандой, я не удержалась от упрека:

– Ну как ты могла, при всех?..

– Послушай, Петра! Как ты думаешь, чем занимались римские матроны в своих термах? Это только продолжение давней традиции.

– Мне такого не понять, прямо тебе скажу.

– Наверное, ты слишком много времени проводишь в мужском обществе. Мы, женщины, имеем обыкновение говорить то, что чувствуем, и в этом нет ничего стыдного. Или ты считаешь иначе?

– Нет, стыдного ничего нет, но говорить о сокровенном, о личной жизни…

– Все это сказки, придуманные для того, чтобы мы в одиночестве пережевывали свои несчастья.

Нет, это было выше моего понимания. Вполне возможно, моя сестра говорила правильные вещи, но я была не способна так себя вести. Слишком много времени в мужском обществе, слишком много одиночества? Что мы выигрываем, если молчим? И что теряем, если так откровенно выплескиваем все наружу? Ответа на эти вопросы у меня не было, но как бы там ни было, я предпочитала крайне скупо делиться с окружающими сведениями о своей личной жизни.

Мне почистили кожу на лице – и это окончательно лишило меня боевого запала. Следовавшие один за другим слои крема, которыми сперва покрывали лицо и которые потом снимали мягкими круговыми движениями, едва не погрузили меня в сон. Наконец я была готова – можно было накладывать макияж. Но тут возможностей для расслабления было уже меньше. Приходилось смотреть вниз, когда обрабатывали верхние веки, потом вверх, когда красили тушью ресницы. Я должна была растягивать губы, потом сжимать их, потом улыбаться, чтобы полюбоваться в зеркале на общий результат. Я стала красивой. Я чувствовала себя отлично. Меня преследовало ощущение, что это не совсем я, но мне хотелось решительно от него отмахнуться. Единственной проблемой было время. Девять вечера. Мы отдали пять часов чудному наслаждению – позволяли, чтобы нас холили и лелеяли. Я снова уставилась на себя в зеркало. Эти часы не прошли даром, но свою роль сыграли и возможность расслабиться, и слои крема – все вместе и каждая процедура по отдельности. Хорошо было бы сейчас прогуляться до того бара, чтобы меня увидела хозяйка, моя благодетельница.

Аманда тоже сияла красотой, но главное – из глаз ее бесследно исчезли слезы.

– Ну а что теперь? – спросила она, имея в виду мои планы на вечер.

– Теперь – ужин с шампанским. Кстати, я пригласила в ресторан моего коллегу, надеюсь, ты не будешь возражать. В случае чего, это еще можно переиграть.

– Он хорош собой?

– Кто? Младший инспектор Гарсон? Ну… он сильный.

– Ты хочешь сказать, что он справится с нами обеими?

– Да, да, вполне.

– Даже несмотря на то, что мы с тобой близкие родственницы?

– Оставь эти шуточки, я его начальница.

– Ох, Петра, ради бога! Неужели ты никогда не теряешь самоконтроля?