Убийства на водах

Он становился иногда мрачен, беспокоен, будто не находил себе места. Однажды поздним вечером, увидев, что дверь в его кабинете приоткрыта, я захотела зайти, чтоб пожелать ему покойной ночи, и увидела, что он сидит в креслах при свече с ножом в руке и будто режет этим ножом другую руку свою. Я окликнула его и подошла ближе. Он был беспокоен, будто пьян (но он почти никогда не пил!). Он схватил меня за руку, придвинул к себе, и стал колоть мои плечи и грудь острым своим ножом, нанося раны быстро-быстро — одну за другой. Мне было больно, но еще более страшно. Я пыталась вырваться, но он удерживал крепко и бормотал: «Не бойся, это игра, тебе потом тоже будет сладко. Смотри, — он указал рукой на миниатюру, висевшую у него в кабинете над столом. Это был портрет белокурой женщины с большими серо-голубыми глазами. Она была бы красива, если бы не какой-то странный, неприятный выгиб губ ее. «Это моя матушка Дарья Петровна. Это она так велела себя называть — матушкой. Она со мной маленьким так «в ножички» играла. Сначала очень больно было, а потом сладко, сладко!» — и он опять принялся мелкими уколами колоть мне грудь и руку. Я заплакала и стала умолять его о пощаде. Он отпустил меня, сказав: «Пойди пока, потом еще поиграем».

В эту грустную ночь я не могла ни на минуту сомкнуть глаз. Я истощила все средства, чтоб найти причины его странного поведения — и не находила. Удивительно, как в ту ночь я не выплакала все сердце свое и осталась в своем уме.

«Игры» эти повторялись, хоть и не часто. В те дни я носила сына моего и верила, что с его рождением жизнь моя переменится. Но произошло ужасное несчастье: в огне погибли все мои родные, я выкинула и долго была нездорова. Горшенков все то время не мучил меня и был со мной даже нежен. Я стала богата, положение наше в обществе изменилось к лучшему, мужу уже не надо было ездить по мелким поручениям и заводить свои негоции, и я уверовала, что мы заживем как другие люди — если не хорошо, то и не очень худо.

Но через которое время «игра в ножички», как он это называл, продолжились. Раны мои не успевали заживать, я боялась показаться врачу и лечила их, как крестьянки в деревне — медом и водкою.

Через некоторое время муж получил должность, которая требовала от него разъездов. Я была так рада его отлучкам! Я была покойна без него, и он приезжал из своих вояжей какой-то умиротворенный, будто сытый.