В тот же день компания «Катрайт Хаулинг», Кенсингтон Хай-стрит, получила письменные инструкции забрать мебель и перевезти ее в дом номер 4 на Бервик-Террас. Ключей не прилагалось, но дверь должна была быть открыта. Мебель была оставлена в нижнем переднем холле. Из-за ошибки в магазине «Атлас» был доставлен только один из двух требуемых стульев. (Катрайт Лимитед — компания, которая перевозила мебель в случае Дартли.)»
На этом месте Поллард, который бессознательно прислушивался к медленным шагам за открытой дверью, поднял глаза от своих записок.
— Прошу меня простить, — произнес довольно холодно чей-то голос. В дверном проеме появился пухлый, суетливого вида человек с котелком в руках, который он держал, словно люльку. Его круглое лицо, несмотря на довольно жесткие серые глаза, свидетельствовало о хорошей жизни и хорошем характере. Его тонкие каштановые волосы были расчесаны и блестели, как и хорошо скроенный черный пиджак. Но мужчина был, очевидно, расстроен. Он вошел в кабинет с некоторым подозрением, словно ожидал, что на него опрокинется ведро воды, поставленное над дверью, но затем он кое-как собрался. Поллард сразу же его узнал.
— Вы ведь не можете быть Мерривейлом? — предположил посетитель с осторожным дружелюбием. — Они… э… сказали мне прийти сюда. Я думаю, что угодно в мире можно заполучить обманом, но никогда в жизни мне не приходилось преодолевать столько препятствий, чтобы получить какую бы то ни было информацию от полиции. А ведь я родственник того человека, смею вам напомнить. Совершенно ужасно, вот как я это называю. Меня зовут Китинг, Филипп Китинг.
— Да, сэр. Входите. Сэр Генри Мерривейл скоро будет здесь.
— Послушайте, я вас не знаю? — внезапно спросил Филипп. — Ну конечно, мы где-то встречались. Я тут же вспомнил бы ваше имя, если бы это дьявольское дело не отвлекало меня.
Его, казалось, поразило известие, что Поллард — сержант полиции, и он принялся вспоминать детали их знакомства, выражая дружелюбие, шумно шаркая ногами, и будто хотел этим компенсировать свою забывчивость. Затем оседлал стул рядом со столом и понизил голос. Если бы Полларду пришлось обсуждать с ним дела, сержант почувствовал бы себя очень настороженно.
— Это дело, — произнес Китинг, — довольно тухлое, не так ли?
Поллард согласился, что так оно и есть.
— И между прочим, — медленно продолжил Китинг, — оно заставляет меня чувствовать себя свиньей.
— Почему же?
— О, мы немного повздорили с Вэнсом как раз перед тем, как он вчера ушел. Говорите что хотите, но Вэнс всегда играл со мной в игры, и я старался отвечать ему тем же. Это не важно, но вы знаете, как такие вещи действуют. Остается неприятный осадок, и вы вините себя, когда вспоминаете, что в последний раз, когда вы видели этого человека живым, вы сказали…
Задушевные признания Филиппа Китинга были прерваны бурным появлением Г. М.
Выглядел он словно призрак. Прежде всего Полларду бросилось в глаза, что Г. М. и сегодня не отказался от того, чтобы надеть воротничок. Более того, в дополнение к древней шляпе он облачился в ослепительный костюм, пальто и брюки со штрипками. Воротник-стойка был обвязан серым шарфом, над которым он еще больше потел. Он выглядел так впечатляюще, как того хочет правительство. Эффект немного омрачала его трубка из кукурузной кочерыжки, которую он зажег с очевидным удовольствием.
Усевшись, Г. М. положил ноги на стол.
Филипп Китинг сердечно его приветствовал.
— В любое другое время, сэр Генри, я был бы польщен знакомством с вами, — признал он. — Но это, ну, это гнилое дельце, как я уже говорил сержанту Полларду… Мы с Вэнсом больше были братьями, нежели кузенами.
— Спасибо, сынок. Да, должно быть, для вас это серьезный шок, — заявил Г. М., глядя в сторону. — Старина Боко предоставил вам все факты, разве не так? Я его об этом спрашивал.
— Комиссар? Да. Но дело не только в смерти Вэнса. Понимаете ли, все это будет иметь… последствия, — сообщил Филипп, поглядывая через плечо, чтобы убедиться, что дверь закрыта. — Я часто говорил Вэнсу, что ему очень хорошо быть чуждым условностям. Ему не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Можете меня назвать респектабельным псалмопевцем. Но это не так. Играй в игру и не допускай чертовых оплошностей — вот мой девиз. Понимаете, что я имею в виду? Кроме того, я не нарушу тайны, если сообщу, что я обручен с леди Прунеллой Аберисуит — дочерью графа Глэмбейка, понимаете ли, — добавил он несколько смущенно. — А старый Глэмбейк…
— Не хочу тебя перебивать, сынок, — сказал Г. М., вытаскивая трубку изо рта, — но не мог бы ты объяснить, о чем, собственно, ты нам тут толкуешь?
— Вы не знаете, кто убил Вэнса?
— Пока нет. А ты?
— Я не могу вам точно сказать, кто это был. Но я могу вам сказать, что это было. Это было тайное общество под названием «Десять чайных чашек».
Наступила пауза. Г. М. положил свою трубку. Филипп Китинг смотрел на него с такой глубокой искренностью и с такой тревогой на круглом добродушном лице, что Г. М., похоже, заколебался.
— Это очень интересно, сынок. И что же ты знаешь об этом обществе?