Убийственная красавица

— Ладно, Таня. Садись. Жаль.

Девушка немедленно села.

— Ну что ж. Судя по всему, вам всем предстоит сегодня веселая ночь, — объявила Сэнди. — Кроме двух дополнительных записей в журнале, которые вы сдадите мне завтра в начале занятия, мы проведем зачет по первой главе «Плачь, любимая страна».[8] Все, кто не явится или не выполнит задания, получат ноль.

До стола Сэнди докатилась мощная волна стонов.

— А если мы заболеем? — прохныкал кто-то с задней парты.

— Постарайтесь не заболеть.

— А если мы возьмем справку у доктора Кросби? — спросил Джой Бэлфор. И снова последовал взрыв смеха.

По счастью, как раз в это время прозвенел звонок. Ученики немедленно повскакивали с мест и ринулись из класса. Сэнди стояла на месте, думая только о том, как бы не рухнуть без чувств до того, пока они все не разбегутся.

— Таня, — выдавила она, когда девушка проходила мимо.

— Да, миссис Кросби? — оглянулась та.

— Сообщи Лиане про домашнее задание на завтра, ладно?

— Конечно, миссис Кросби.

— Грег. — Сэнди настигла его уже у двери. — Можешь задержаться на пару минут?

Грег попятился от выхода, медленно возвращаясь в класс.

— Догонишь меня потом, приятель, — сказал Джой Бэлфор выходя и подмигнул Сэнди. — Не сердитесь на него слишком.

— Простите меня за эти рисунки, — начал Грег. — Вы же понимаете, что мне не хотелось, чтобы они попались вам на глаза.

— Тогда постарайся в следующий раз оставить их дома.

— Да, мэм.

— Кроме того, по окончании школы я бы посоветовала тебе поступить на факультет живописи, — продолжала Сэнди. Грег посмотрел ей прямо в глаза. — У тебя явно талант. Настоящий талант. Его следует развивать.

— У нас все в роду фермеры, миссис Кросби, — ответил Грег, покраснев от удовольствия, но тут же отмахнувшись от комплимента. — Не думаю, что моему отцу понравится, если я буду зарабатывать себе на жизнь, рисуя карикатуры.

— И все же об этом все равно стоит подумать…

— Мы как-то не привыкли думать, — с усмешкой произнес Грег и направился к выходу.

— Грег?

Он снова остановился, развернувшись на каблуках своих изношенных ковбойских ботинок.

— Будь с Далилой помягче, хорошо?

Красивое лицо Грега вновь расплылось в лукавой ухмылке. Дверь класса открылась, и Грег Уотт исчез в ярких утренних лучах.

3

Шериф Джон Вебер сидел за массивным дубовым столом в своем кабинете, откинувшись на спинку неудобного темно-зеленого кожаного кресла. Кресло было неудобным по двум причинам. Во-первых, этот изящный итальянский дизайн, выбранный его женой Полин, оказался совершенно несовместим с его массивной американской комплекцией. (В нем было шесть футов пять дюймов росту и почти центнер весу,[9] и хотя он и хвастался когда-то, что весь его вес сплошная мышечная масса, но это было лет десять назад.) Во-вторых, несмотря на превосходные новые кондиционеры, установленные в этом ветхом здании, и почти ледяной холод, зеленая кожа кресла умудрялась каким-то образом прилипать к спине. Стоило ему пошевелиться, и она отклеивалась от рубашки, как пластырь, оставляя морщины на выстиранном бежевом хлопке. Поэтому вид у Джона был всегда не совсем опрятный. Жена ворчала, что это дает повод думать, будто она забыла, как обращаться с утюгом. «Люди, наверное, думают, что я целыми днями валяюсь в постели, пью кофе и смотрю телевизор», — пожаловалась она как-то. Это прозвучало бы смешно, не будь эти слова зловеще близки к истине. Потому что Джон Вебер мог с полной уверенностью сказать, что все шестнадцать лет их брака его жена только тем и занималась, что валялась в постели, пила кофе и смотрела телевизор.

Глядя в широкое окно слева от себя, Джон гадал, как бы ему подольше задержаться на работе. Почти все остальные уже ушли, потому что с наступлением темноты в Торрансе никогда ничего не происходило, разве что случалась автомобильная авария или драка. Сейчас уже почти шесть, и если он застрянет здесь на час-другой, то, весьма вероятно, будет вознагражден за свои дневные мучения великолепным закатом. А Джон любил смотреть на закат. И не только потому, что у него щемило сердце от болезненной красоты оранжево-розово-желтой бриллиантовой россыпи на бирюзовом небе, но и потому, что ему нравилась та четкость, с которой осуществлялся этот процесс. Сорокапятилетний Джон Вебер, последние двадцать лет разгребавший чье-то дерьмо, глубоко ценил опрятность, точность и аккуратность.

Хотя, конечно, если он задержится здесь дотемна, то потом ему снова придется выслушивать нескончаемые тирады Полин о том, что его никогда не бывает дома и что он вечно торчит на работе. Неужели ему не хочется побыть с ней? Неужели не хочется пообщаться с родной дочерью?