— Маме расскажу, как мы подверглись религиозным гонениям, — сказала Овчарка, потягиваясь, — то-то посмеется!
Как только катер причалил, паломники понеслись с пирса так, точно судно было зачумленное. Так что встречавшая подруг Дереза даже от них шарахнулась.
— Во как нас перепугались, — хохотала Овчарка.
— Да нет, — отозвалась Васса, — это они боятся на вечернюю службу опоздать. Уже без пяти шесть.
— А-а, — разочарованно протянула Овчарка, — и как у них сил хватает, ума не приложу. У меня ноги жутко болят. Та еще поездочка. Только, боюсь, шансов поговорить с этой парочкой больше не будет. Они от нас как от прокаженных бегать станут.
На пирсе подруги разделились. Васса пошла домой, а Овчарка — в магазин за едой. В общем-то магазин был только поводом. Овчарка решила позвонить матери. Она купила кое-какой еды и достала мобильник. Но тот, непонятно почему, отключился. Кода включения Овчарка не помнила, он был записан в блокноте для умных мыслей, а блокнот лежал дома. Тогда Овчарка зашагала к почте. Консервные банки, валяющиеся в траве, блестели на солнце. По дороге Овчарка раздумала звонить и решила идти обратно. Потом подумала, что позвонить все-таки надо. Потом она еще минут десять сидела на крыльце почты и мысленно обзывала себя дерьмом в проруби. Так и ушла не позвонив. Вассе она, конечно, не призналась, что целый час кругами ходила вокруг почты. А то, как всегда, начнет совестить.
Старуха хозяйка сказала, что с козой сладу не стало — жует да жует белье, вывешенное на просушку. Уже она гоняла-гоняла ее из палисадника веткой и веником — а толку никакого.
— Жутко упрямая коза, — сказала Васса, — вроде как ее хозяйка.
Овчарка рассердилась:
— Я — не ее хозяйка. А ее хозяйки я не знаю, может, она и вправду упрямая.
Утро принесло мрачные новости. На Куприяновой губе нашли утопленника. Овчарка с Вассой завтракали, как всегда, в столовой и слушали разговоры.
— Народу-то сегодня набилось, — заметила Овчарка, кивая на зальчик, — еле мы два места нашли, даже странно.
— Известие о трупе всем аппетита прибавило, — отозвалась Васса.
До них долетали обрывки разговоров:
— А труп-то, говорят, весь зеленый…
— Ага, сказали, взять ни за что нельзя — в руках разваливается…
— Женщина… Сама утопилась, наверное.
— Да нет, сказали, мужчина…
— Мужчины-то не топятся…
— Вот тебе и тихий-мирный островок…
— И Балашову это совсем ни к чему…
— Балашов — это местный начальник администрации, — сказала Овчарка. — Да, ему этого не надо, всех туристов такое распугает.
После завтрака по пути домой они заметили Грушу. Она сидела на деревянном крыльце ментовки и увлеченно стучала по кнопкам ноутбука.
— Приветик, — сказала Овчарка, подходя, — что новенького?
Груша недовольно покосилась на Овчарку, пожала плечами и пробурчала что-то невразумительное, не отрываясь от экрана.
— Да ты не бойся — ты же меня знаешь. Я не пишу статьи о секте каннибалов из Ясенева и о том, как отчим сорок лет подряд насиловал ребенка.
— Из Бибирева, — буркнула Груша.
— Что?
— Я говорю, что секта каннибалов была из Бибирева.
— Да хоть из Митина, все равно я этим не занимаюсь, и я тебе не конкурент. Ты у нас профессионал, мне в эту область нечего и соваться. Что, уже опознали утопленницу?
— Какое там опознали! Там будто желе на берегу лежало. Ну, кое-что разобрать можно. Да мне никто ничего и не говорил, все, что знаю, так это то, что сама видела. Этот здешний ментовской капитан выпендривается, как будто он депутат какой-нибудь. Тут завтра знаешь что твориться будет? Понаедут отовсюду. Все-таки Каретную убили, а не кого-то. Надо успеть снять сливки.
— А ты откуда знаешь, что Каретную?
Груша закрыла ноутбук и впервые подняла глаза на Овчарку:
— Я не слепая. Я с самого поезда с нее глаз не спускала. Одежда ее. Бабу с катера спихнули, это как пить дать. На острове я ее не видела, у меня привычка такая — все вокруг замечать. Из этого дельца столько выжать можно — не в сказке сказать. А тем более видно — Балашов команду дал, чтоб и слуха не было даже, что тут мокрухой пахнет. С такими бабками может распрощаться. Он и велел ментам так все сделать, чтобы косило под несчастный случай. Может, выпила баба. Поскользнулась, да и за борт. А я сама видела — у нее руки все синие.
— Да мало ли что у трупа синее… — заметила Овчарка, — тем более что он лежалый.