Убийственная осень

Козу отвели в сарай в огороде. Принесли ведерко.

— Вымя сперва вымыть надо и вытереть насухо. А перед дойкой-то что-нибудь вкусное дать, — учила старушка.

Она сунула козе морковку. У Овчарки дело сразу пошло на лад. Теперь коза стояла спокойно. Старушка держала козу за ошейник. Васса стояла в дверях и издевалась:

— Ты свой талант в землю зарыла. Тебе надо в доярки было идти. Ой, пойду возьму фотик. Не каждый день такое увидишь. Вот нащелкаю компроматов!

Она убежала и вернулась с «мыльницей». Когда сверкнула вспышка, коза вырвалась от старухи и пошла нарезать круги по сараю, мекая дурным голосом и все сшибая на своем пути: ведра, грабли, старушку. В конце концов она выскочила из сарая. В сарае царил полный разгром. Овчарка помогла старушке подняться. Старушка заковыляла к выходу, Васса бормотала извинения. Ведерко с молоко чудом осталось в целости. Выйдя, старуха увидела, что коза топчется на свекольной грядке и ест ботву.

— Ой, гони, гони! — закричала она. — Все ж пожрет!

Васса, которая чувствовала себя виноватой, вооружилась прутиком и выгнала козу за забор.

— Догадалась, — ворчала Овчарка Вассе, неся ведерко к дому, — ты б еще петарду взорвала!

— Я не знала. У меня вспышка очень редко срабатывает.

Они пообедали. Хотя было всего три часа дня, небо вдруг почернело, словно наступили сумерки. Дождь не переставал. Хотели зажечь счет, но выяснилось, что электричество отключили. А потом в поселке завыли собаки. Все, как по команде. Хозяйка закрестилась, Овчарке тоже стало не по себе.

— Чего это они, — тихо сказала она Вассе, — может, тайфун чуют?

— Наверняка. Жаль, радио не работает.

— Да тут и без радио все понятно. День, а темно как ночью. Слушай, может, козу в сарай пустить?

— Ага, я так и знала, что ты к ней неравнодушна.

— Да ну тебя! Мокнет она, жалко ее, живое существо все-таки.

Тут кто-то так громко в дверь забарабанил, что все подскочили. Это оказалась соседка хозяйки. Всклокоченная и мокрая.

— Евсевна, что делается-то! На Тамарином причале человека убили до смерти! Кровищи! Правильно говорят, беда одна не приходит.

Овчарка, которая тоже вышла на крыльцо, спросила:

— А кого убили?

— А я знаю? Черного какого-то.

— А где этот Тамарин причал? — не отставала Овчарка.

— Да почитай через дорогу, в двух шагах, вон с ангаром рядом. Вот, попомни мои слова: пришла беда — отворяй ворота. Сегодня его зарезали, а завтра нас!

— Да кому мы нужны-то, — возразила ей хозяйка, — мы ж не черные какие-нибудь, плохих дел не делали. Да и брать с нас ничего не возьмешь.

— Да сейчас за рубль зарежут и не задумаются!

Они еще долго стояли в дверях.

Овчарка побежала в комнату и стала спешно натягивать кроссовки.

— Одевайся и ты, — сказала она Вассе, — пойдем на причал, посмотрим.

Когда они выходили, старухи все болтали и согревались на кухне самогоночкой.

По тропинке они дошли до старого рассохшегося ангара для гидросамолетов, построенного еще при совке. У обеих кроссовки были мокрые насквозь, джинсы — по колено в грязи. Собаки продолжали выть. Темные дома без единого огонька грустно мокли под дождем. На Тамарином причале возле милицейского газика толпилось человек десять, и среди них Овчарка заметила вездесущую Грушу с диктофоном. Ей никто не желал разъяснять, что же все-таки произошло, Мент, очень хмурый, в плащ-палатке, разговаривал с двумя эмчеэсовцами. У тех тоже лица были проблемнее некуда. Всем троим явно не слишком нравилось, что преступность на Бабьем острове уже не нулевая. Овчарка огорчилась, что пришла позже Груши. «Тоже мне героический журналист», — подумала она.

Эмчеэсовцы прикрыли тело рогожкой. Убитый лежал на боку, скрючившись, а кровь если и была, то ливень ее давно смыл. Рядом, прямо на досках причала, сидел какой-то оборванный мужик в черной шапочке-чеченке, уткнув лицо себе в колени. Овчарка слушала разговоры вокруг.

— Слушай, как это Аслан в катавасии такой оказался. Такой ведь мужик спокойный был и не пил.

— Теперь Богу рассказывает, какой он спокойный… Да не он ведь первый начал. Этот накирялся до чертей и полез. Я видел. Нарывался прямо. Ты глянь, он и теперь-то ничего не соображает. Обыкновенное дело…

— Какое там обыкновенное. Ну для Большой земли обыкновенное… Это там по пьяни все друг друга, как кур, режут… А я тут вот тридцать лет как живу, ничего такого не помню.

— Чем он его?

— Напильником, что ли, или ножом. Живот насквозь пропорол, в две минуты кончился… Жаль, у Аслана-то двое осталось парнишек… Он и палатку держал, чтоб старшему-то в Москве учебу оплачивать.

— А этот кто?

— Да не видел его тут ни разу. Таджик какой-то. Неделю назад приехал, с бригадой дом строить нашему Михалычу.

Овчарка уже знала, что Михалыч — это начальник местной администрации. Все вроде было ясно. Бухой гастарбайтер в ссоре пырнул ножом Аслана. Того самого Аслана, про которого ей говорил матрос со «Святителя Николая». Того самого, который отдал Шуре Каретной забытую ею на катере сумку. Как сказал мужик, обыкновенное дело.

«Обыкновенное, да необыкновенное», — подумала почему-то Овчарка.

В это время один из мужиков обернулся и сказал: