Убийственные болоньезе

— Роман Израилевич, еще ничего не потеряно, и как правильно заметила Тина Андреевна — незаменимых нет. Мы с герром Миллером проводили кастинг, уверяю вас, не о чем волноваться, нужна кропотливая работа, ведь и Тина Андреевна не сразу заблистала.

— В Тинке есть шарм, этакая чертовщинка при невинном образе, где сейчас такую сыщешь — в пятнадцать лет уже такие оторвы, пробы ставить негде! — затосковал Бернс.

— Безусловно, Тина Андреевна редкая женщина, но, снявши голову по волосам не плачут.

— Давид, ты настоящий приемник, чувствую — устал, тяготы активной продюсерской жизни мне сейчас не по плечу, да и Тина… не для кого горы воротить… Отдохну за границей. Пересижу, — наказывал Бернс, но вовремя опомнился. — Ты ежедневно докладывай мне, все ж главный продюсер я.

— Дядя, я всего лишь ваш помощник, я это помню и понимаю.

Давид покинул убежище Бернса с четкой целью — закончить расследование, принять власть, и главное, найти возможность связаться с Тиной.

Горячие руки гладили ее тело, ей было все равно, она не сопротивлялась, не выражала недовольства, и только нежность, с какой он прикасался к ней, отзывалась в истерзанном теле сладкой истомой. Удивительное чувство — желание его ласк — возвращалось к ней, несмотря на недавнюю память о страшной жестокости.

Сама виновата, говорила она себе, знала, что так и будет, так что его винить…

Где-то в глубине души, она понимала, как ему было тяжело пережить ее предательство. Да, да… она должна быть одна, у нее не может быть мужа, потому что ни один мужчина не перенесет такого позора! Вот и Павлов… так он хотя бы знал, кто она, и все равно любил. А что было бы дальше? Вечные ссоры, упреки…

Теперь и Георгий. Месть? Айвазяну-старшему, ударив его любимого сына? Да, в момент, когда она задумала эту мерзость, явно плохо соображала! Куда как приятней кувыркаться с красавцем-сыночком, чем ублажать старика-разбойника.

Вывод — думала о себе, а не о мести! Слабая, никчемная, никому ненужная продажная девка. Вот кто она. Слезы потекли из под прикрытых век, и остывающими каплями скатывались по щекам.

— Ты что, Тиночек? Тебе неприятно?

Опять она виновата, не может не закатывать драм, а он так нежен с ней. Тинка прикоснулась пальцами к его щеке, хотела сказать что-то хорошее, но не нашлась, и снова закрыла глаза.

— Больно тебе?

— Нет.

— Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, мне хорошо…

— Тиночек?

— Что?

— Простишь меня?

— Господи… а ты меня? Гоги…

— Молчи, — он прижал палец к ее губам, — не надо сейчас, я боюсь, вдруг опять не сдержусь…

— Я тебе все расскажу, — Тинка схватила его за руку и умоляюще произнесла, — Георгий, только выслушай меня! Прошу! Позвони Давиду…

— Фак, — он соскочил с постели, резко выдернув свою ладонь из ее рук, — неужели после всего, что произошло, ты не можешь не упоминать их имен!

— То, что было нами сделано, не просто шутка, это серьезно, Георгий! — Тина приподнялась на подушках. — Позвони, мы сможем предотвратить то, что в конец испортит твою репутацию. Есть возможность, умоляю!

— О'кей, — с трудом согласился муж. — Только разговаривать с ним буду я.

— Мне нужно сказать ему одно слово, — попросила девушка, — а еще лучше встретиться с ним!

— Ну, нет! — воскликнул рассерженный мужчина. — Видеть его не хочу!

— Он мой союзник, не любовник!

— Слышал уже. Ну, и против кого союзничаете?

И тут Тинка рассказала ему о Ладке, о больной Виолетте, о Павлове… О решении Бернса и о помощи ему отца Георгия, о том, что Айвазян-старший связан с Бернсом определенными узами, и о том, что они ведут расследование. Тинка рассказала ему все, муж не прерывал ее, лишь после того, как она замолчала, сказал:

— Но ты хоть понимаешь, что это мой отец? Ты хочешь, чтобы он сел в тюрьму?

— Он преступник! — убежденно ответила она.

— Он мой отец, кем бы он ни был! Что мне-то делать? Ты об этом подумала?

— Разведемся, — тихо сказала Тина.

— Что?

— Ну, я для того все это рассказала, чтобы ты выбрал свой путь, — пояснила она.

— Как у тебя все просто, — задумчиво проговорил Георгий. — Сломать человеку жизнь, разрушить семью… Ты меня совсем не любишь?

— Люблю, — она взглянула на него, и грустно сказала. — Но, согласись, наша семья весьма условное понятие. Твой отец меня ненавидит, моя мать не знакома с моим мужем, даже близкие мне люди не знают…

— Бернса забыла, — зло напомнил Георгий.

— С Бернсом у меня сложные отношения, — она осторожничала, выбирала слова, ступая на скользкую тему, — но он отвечал за меня, за мое здоровье, благополучие.

Теперь это твоя забота.

— Ты что переходящий вымпел?

— Считай, что он был моим отцом, — она старалась не обращать внимания на ставший оскорбительным тон мужа.

— Интересные у тебя отношения с папашкой!

— Гоги, ты опять скатываешься к ненужной ревности, — она дотронулась до его бедра, он вздрогнул и отодвинулся.

— А если она есть, то куда мне от нее деться? — сердито выпалил он. — Посоветуй, как убить ее в себе?

— Поэтому и предлагаю развод. Мне очень жаль…

— Я подумаю над твоим предложением.

— Пожалуйста, прошу, Давиду позвони.