Убийственные мемуары

А подозрения в мой адрес оказались вызваны скорее не инцидентом с деньгами у меня дома, а целой совокупностью причин. Оказывается, полицейские были осведомлены о моих визитах к Надин Гордимер, знали о «похищении» Мишель Бонали эпидемиолога-расиста и почему-то полагали, что идея этого дерзкого поступка исходила от меня. Знали они кое-что и моих контактах с агентами ЦРУ. Но белого человека, к тому же иностранного бизнесмена, нельзя было без очень веских причин бросить в тюрьму. Мне даже фактически не предъявили никаких обвинений. Лейтенант в разговорах со мной не уставал повторять, что, если инцидент окажется досадным недоразумением, мне тут же принесут извинения и отпустят с миром. Но на выяснение недоразумения понадобилось время, и после первого настоящего допроса, в ходе которого лейтенант уже мало говорил сам, а больше слушал, меня препроводили в камеру. Самую лучшую камеру – одноместную, очень чистую, даже с постельным бельем, хотя сквозь зарешеченное окно внутрь проникало зловоние грязного двора, а толстая дверь не заглушала воплей и стонов из соседних камер.

Черных узников на допросах избивали нещадно, и порой крики нестерпимой боли не утихали целую ночь. На допросах, которые проходили каждый день, со мной обращались неизменно вежливо, угощали кофе, сигаретами, никто ни разу не повысил на меня голос. Но уже на третьем допросе я понял, что подозрения полиции в мой адрес не рассеиваются, а только крепнут. Молоденького щеголя лейтенанта сменил суровый, пожилой капитан. О ночном происшествии в моем доме разговор больше не заходил вовсе, зато капитана очень интересовали подробности моих геологических экспедиций в Намибию.

На третий день моего пребывания в тюрьме меня навестил канадский консул. Интересовался условиями моего содержания, остался ими доволен и обещал со своей стороны наблюдать за ходом следствия.

Навестила меня и Мишель. Она сообщила, что в мою защиту подписана какая-то петиция. Что настоящие патриоты ЮАР, такие, как Надин Гордимер, собираются выступить в прессе в мою поддержку. Такая поддержка в данный момент могла мне скорее навредить, чем помочь, но Мишель я, конечно, ничего не сказал.

На допросах я держался ровно, уверенно. Полицейский капитан, как настоящий профессионал, не однажды пытался поймать меня на мелких несоответствиях в рассказах, но я тоже профессионал и ни разу ни в чем не допустил неточности. А проверка, которую полиция проводила, допрашивая моих подчиненных, изучая финансовые документы, видимо, ничего не дала. Меня тем не менее не торопились освобождать.

На шестой день моего пребывания в заключении появился ван Хойтен.

– Я поручился за вас, – сообщил он. – Вы можете отправляться домой.

А капитан, пришедший вместе с ним, добавил:

– Вам не стоит пока покидать город. Возможно, у нас еще возникнет необходимость с вами поговорить.

Когда мы выбрались с ван Хойтеном на улицу и отошли на достаточное расстояние, он, смущаясь, предложил зайти куда-нибудь выпить. Мы заглянули в первый попавшийся бар и заказали двойной бурбон. Я видел, что ван Хойтен хочет мне что-то сказать, но не решается. Я его не торопил. Наконец он собрался с духом:

– Они думают, что вы агент КГБ. – Он попытался усмехнуться, но, точно так же как в тот вечер, когда он узнал о происшествии с дочерью, улыбка напоминала скорее гримасу от зубной боли.

Я расхохотался в ответ вполне естественно, всем своим видом демонстрируя, что оценил шутку. Но один Бог знает, как тяжело дался мне этот смех! Я был морально готов, что меня причислят к сочувствующим чернокожему населению ЮАР, внесут в черные списки. Но не думал, что полиция окажется в такой близости от истины.

– Они запросили в консульстве Канады полную справку на вас, – продолжал ван Хойтен. – Особенно интересовались вашими политическими убеждениями, принадлежностью к каким-либо политическим партиям, контактами с социалистами и коммунистами. Бумаги наверняка будут ходить по инстанциям месяцами, а вы все это время будете на крючке в полиции. Я бы посоветовал вам самому озаботиться сбором и предоставлением нужных документов… Даже не знаю, что еще сказать, дружище… К сожалению, выхлопотать для вас разрешение вылететь в Канаду мне не удалось.

Я от души поблагодарил ван Хойтена и пообещал тут же заняться написанием писем в соответствующие инстанции в Канаде. А еще я лишний раз убедился в собственной дальновидности: начни я без нужды тогда, три года назад, шантажировать ван Хойтена, требовать от него невыполнимого, разве выступил бы он сейчас в мою защиту? Ни за что! Он всеми средствами постарался бы добиться, чтобы я навеки сгинул в застенках апартеида.