Убийственные мемуары

Президент сунул руку в карман и достал телефон. Подобного аппарата Турецкий еще в жизни не видел. Все остальные тоже вытянули шеи. На аппарате было всего три кнопки, все остальное место занимал дисплей, возможно, – для видеоизображения. Президент хотел было нажать на какую-то кнопку, но Грязнов жестом остановил его:

– Вы хотите проверить? Вот видите, вы уже не уверены, да? Вы знаете, что все ваши работники – отменные профессионалы, и вы им, наверно, доверяете, но кому-то больше, кому-то меньше. Вот их нет с вами полчаса, и вы уже не уверены, чем они заняты.

– Ничего я не… не уверен, – с некоторым раздражением сказал президент. – То есть я уверен. Я просто…

– А не надо «просто»! – Вячеслав Иванович даже немного повысил голос.

У всех остальных вытянулись лица. Президент тоже, впрочем, был изумлен.

– Надо просто рассуждать не по лекалу, не по стандарту, который вам ваши референты подсовывают, а от себя лично, понимаете?!

– Что вы хотите сказать? – пересилил нарастающее раздражение президент.

– Ракитский много лет работал на Западе, в самых разных странах. Всей полнотой информации о том, что за это время там с ним происходило, не обладает никто. Я не разведчик и не контрразведчик, но и мне известны случаи перевербовки. Этого нельзя исключать!

– Слава, не пори чушь, – вмешался наконец Турецкий. – Ракитского проверяли и перепроверяли много раз. Вот Георгий Иванович может подтвердить, он с ним работал.

– Проверки были неоднократно, – негромко сказал Ватолин, – на моей памяти четыре раза по самым различным прецедентам его службы, часто весьма надуманным. Один провал в ЮАР чего стоил – полгода разбирательств и бессмысленной писанины. А сколько проводилось таких проверок негласно, о которых, возможно, и сам Ракитский не догадывался, – бог весть.

– Я тоже так считаю, – сказал президент. – Я ведь был знаком с ним еще больше десяти лет назад, это так, к сведению.

– И все-таки, – настаивал Грязнов, – когда чисто случайно убивают разведчика, пусть и на пенсии, это более неправдоподобно, чем если бы он стал двойным агентом и его потом убрали новые хозяева. Если вы отвлечетесь от личности Ракитского, от своих симпатий и антипатий, то поймете, что я прав!

Кошмар какой-то, вертелось в голове у Турецкого, кошмар какой-то, какой-то кошмар.

– Я понял вашу мысль, Вячеслав Иванович, – сказал президент и, отойдя в сторону, о чем-то тихо стал говорить Меркулову.

– Ну что, теперь по бабам? – негромко сказал Грязнов как бы свободным голосом, но в то же время так, чтобы президент не услышал.

– А громче слабо? – поинтересовался Турецкий.

– Ничего не слабо.

– Мне тоже кажется, слабо, – поддержал Турецкого Ватолин.

– Вы что думаете, он не знает, что это такое или слова этого никогда не слышал? – защищался Грязнов.

– Ну так что же, что же? – наседали на него оппоненты.

– Сейчас. – Грязнов собрался с духом, повернулся к президенту, так что тот сразу это заметил, набрал полную грудь воздуху и… выпустил его.

Президент ждал.

– А может… может…

– Ну-ну, не стесняйтесь, Вячеслав Иванович, – подбодрил президент, – мы все здесь просто коллеги в нерабочее время, так сказать, можно даже сказать – собутыльники.

– Вот я и говорю, – оживился Грязнов, – может, добавим?!

Они и добавили, но уже без высоких гостей. Президент уехал, пожелав всем ратных подвигов, Меркулов – тоже.

Ватолин молча достал из пакета заначенную бутылку, за что удостоился двух поднятых больших пальцев. Распитие ее прошло в совершенном молчании. Более мрачной пьянки Турецкий припомнить не мог.

Ватолин благоразумно вызвал такси, когда понял, что следующая рюмка может вызвать необратимые последствия. Грязнов предлагал самые невероятные способы продолжения банкета, но у Турецкого хватило мужества вызвать тоже – нет, не такси, гораздо лучше – Федоренко, и тот отвез шефа к себе, потом позвонил Ирине Генриховне и объяснил, что Александр Борисович сейчас в следственном изоляторе, допрашивает важного свидетеля по делу и это продлится как минимум до утра. На резонный вопрос, почему же свидетель находится в тюрьме, Мишка не моргнув глазом ответил: потому что особо ценный. И даже не догадывался, насколько близок был к истине. Так что, когда на следующее утро Турецкий продрал глаза и включил телефон, а тот, конечно, моментально зазвонил, и в трубке он услышал не разъяренный голос супружницы (той, с которой он растранжирил уже половину жизни), а нежное сопрано драгоценной женушки (той, с которой предстоит провести еще половину), был немало этим изумлен.

1ноября

Оказалось, что сам Мишка давно уже на работе, готовится к допросу банкира. Турецкий позвонил Грязнову: этот по крайней мере еще был дома. Тогда Турецкий, припомнив вчерашние обстоятельства, мигом скатился по лестнице, прыгнул в машину, которую Федоренко благоразумно оставил шефу, и понесся к Грязнову.

Успел. Грязнов брился и критически рассматривал в зеркало свою несколько желтоватую физиономию.

– Славка, ну кой черт надо было тебе это устраивать, а?! – завопил Турецкий. – Ты же с огнем шутишь.