Убийственный призрак счастья

Офра немедленно воспользовалась редким великодушием шефа. Впрочем, Розовски скучал в одиночестве недолго. Не успела закрыться за девушкой дверь, как в кабинет проскользнул мрачный Маркин. На вопросительный взгляд начальника, махнул рукой.

– Ни черта, – сказал он усталым голосом. – Ни черта никто не знает. Пустым местом был твой Пеле. Серой, незаметной мышкой… – он помолчал немного, потом добавил: – Во всяком случае, в последние полгода… Ну, действительно, живет вместе с матерью. Действительно, вышел из тюрьмы полгода назад. Отсидел две трети срока, освободили за примерное поведение. В течение всего времени заключения практически не имел нареканий. Из увольнительных возвращался минута в минуту. Да, еще: во время отсидки прошел курс лечения от наркомании. Это у него была третья судимость. Выйдя из тюрьмы, встал на учет в институте национального страхования и на бирже труда. Жил на пособие. Плюс пенсия матери. Все, – он помолчал немного, потом спросил нарочито нейтральным тоном. – Ты был у Каплана-младшего?

Натаниэль кивнул.

– И что? Вернул аванс?

– Нет, Саша, не вернул. Потому что расследование продолжается. И потому меня по-прежнему очень волнует информация о Пеле. В том числе и о том, где он провел тот злосчастный вечер.

– Для раввина злосчастный, – поправил Маркин. – Для Пеле злосчастным был совсем другой вечер. Позавчерашний… Ну какая информация? Ты мне велел выяснить насчет контактов Цедека и покойного раввина. Ну, они познакомились в этой самой больнице. Больница содержится главным образом на средства каких-то американцев, учредивших фонд помощи наркоманам… Да, так насчет их знакомства именно в больнице нам рассказывал господин Каплан-младший. Могу добавить только, что покойного раввина тамошние пациенты действительно воспринимали чуть ли не Мессией. Цедек отнюдь не изъявлял в тюрьме желания лечиться от наркомании, напротив: при каждом удобном случае старался добыть хотя бы крохотную порцию. Так что в больнице он оказался по решению суда. Но после одной или двух бесед с рабби Элиэзером его словно подменили.

– Ага… – протянул Натаниэль. – Ну, скажем так, это нам не дает ничего, кроме уверенности в том, что Пеле не мог убить рабби Элиэзера. Полиция сейчас слегка видоизменила версию и рассматривает соучастие Пеле в убийстве раввина и ограблении синагоги. Ну, понятно, самого Цедека убил неизвестный сообщник. Но фактически у полиции, кроме весьма, весьма косвенной улики – украденного свитка – есть только одно основание для подозрений, а именно: отсутствие алиби. Вернее, алиби у него, может быть, и есть, но он упорно отказывался его представить и не желал внятно объяснить, где именно находился и чем занимался вечером двадцать третьего февраля сего года с десяти до одиннадцати часов.

– А теперь уже и не сможет, – добавил Саша. – Может, любовная история? Завел роман, и не хотел компрометировать женщину. А что? Влюбился в замужнюю даму, имел с ней свидание как раз в момент убийства рабби Элиэзера. И теперь не хочет ее компрометировать. А? Шерше ля фам!

– Пеле в роли рыцаря, берегущего честь дамы? – с сомнением произнес Розовски. – Прямо как в кино: «Я был у дамы, но ее имя назвать не могу. Надеюсь, вы меня понимаете, господин следователь?» Кстати говоря, он запросто мог бы именно так и сказать в полиции. Но он ведь и этого не сказал!

Маркин пожал плечами, осторожно положил трубку на журнальный столик, так, что она удерживалась в нужном положении с одной стороны пепельницей, а с другой – пустой чашкой.

– Ничего-то мы о нем не знаем… – Розовски произнес это чуть усталым тоном, заложив руки за голову и глядя чуть вверх.

Маркин усмотрел в сказанном упрек в свой адрес и счел нужным защититься:

– А о нем никто ничего толком и сказать не может. Я все, что можно было, собрал. И потом: мы же не героическую биографию пишем. Мы пытаемся определить вполне конкретную вещь: где находился господин Цедек двадцать третьего февраля сего года с двадцати одного до двадцати двух часов. Так?

– Так, – согласился Натаниэль. – Но что-то у нас с тобой плохо получается это определение… Сплошная психология. Почему Пеле не мог убить раввина? Потому что раввин был его благодетелем и вообще – господин Цедек с уважением относился к религии и ее служителям. Почему он отказывался сообщить о своем местонахождении в момент случившегося? Боялся навредить своими показаниями кому-то, скорее всего, женщине. Все это малоубедительно. Впрочем, и полицейские резоны – тоже.