Убийственный возраст

«Врет и глазом не моргнет! – с разгорающейся неприязнью подумал Сергей. – С любовником весь день провела, и теперь у нее сил нет ужин разогреть. Устала, бедняжка, головка заболела… Сволочь ты, мамочка, по-другому не скажешь!»

– Как дела в школе? – из спальни спросила мать.

– Все нормально! Мама, я – на улицу. Оксана не маленькая, сама суп разогреет.

По пути в двенадцатиэтажку у Сергея сам собой сложился план предстоящей «акции».

В подъезде по случаю субботы распивали портвейн. Сделав несколько глотков из бутылки, Козодоев позвал Мишку поговорить на балкон десятого этажа.

– Не хочу, чтобы нас слышали, – тихо сказал он. – Миха, брат, у меня беда! Только тебе могу рассказать, в какую грязную историю мою маму один подонок втянул.

Начал Сергей издалека, с того, что его отец месяцами не появляется дома, а мама страдает от одиночества.

– Я сколько раз замечал, как у мамы по вечерам слезы в глазах стоят. То на работе, то мы с Оксанкой забот подбросим, а ей даже пожалиться некому. Отец вечно в отъезде, а если и дома, то только о себе думает. Рыбалка, баня, пиво с друзьями. Единственная отдушина – раз в году на море нас вывезет, а потом: «Живите как хотите! У меня своих дел полно»… Тут-то и нарисовался этот Котик, соблазнил мою мамочку. Ты, Миха, даже не вздумай осуждать ее – рассоримся навек. Она же не от хорошей жизни с этим уродом связалась. Отец сам подтолкнул ее к этому. Моя мама – слабая женщина, не устояла перед мужским вниманием…

Сергей знал, как правильно выстроить начало разговора с сентиментальным приятелем: о матери – ни одного дурного слова. Все должно быть в рамках уличных законов, а они однозначно трактовали слово «мама» как синоним слов «святая» и «безгрешная». Показное благоговение перед матерью перешло в уличную жизнь из преступного мира. По понятиям советского криминала мать всегда чиста и непорочна. Она всем сердцем любит своих непутевых детей и желает им только добра. Если бы Козодоев при Быкове назвал свою мать проституткой и честно рассказал все, что думает о ней, то Михаил, мягко говоря, не понял бы приятеля.

Вот и крутился Сергей, как мог! С упоением играл в театре одного актера. Когда он, сглатывая ком в горле, говорил о своей матери, у Мишки сами собой сжимались кулаки. Он в любой момент готов был постоять за честь поруганной женщины, за оскверненный семейный очаг Козодоевых.

– И что ты надумал? – спросил впадающего в отчаяние друга Быков. – Может, рожу ему набьем? Подкараулим на улице, я ему так врежу, что челюсть в трех местах сломается.

– Забудь об этом! Плетью обуха не перешибешь. Сломаешь ты Котику челюсть, он попадет в больницу и пошлет матери весточку: «Приходи, проведай, меня хулиганы избили».

– Почему «хулиганы»? – не понял Мишка.

– А как по-другому? Ты что, хочешь, чтобы я встал перед Котиком и сказал: «Я – сын твоей любовницы»? Тьфу, слово-то какое мерзкое – «любовница». Аж во рту неприятно стало.

– Да-а, дела, – протянул Быков. – Ситуация – хуже не придумаешь.

– Я, Миха, нашел выход из положения. Есть у меня план. Вспомни историю с Соколом. Тогда мы вовремя на месте крутанулись и в правильное русло попали. Сейчас я хочу повторить этот маневр и оставить Котика в дураках. Я продумал дерзкую «акцию», которая навсегда отобьет у этого гада желание встречаться с моей мамой. Но, Миха, один я ее не проверну. Если ты откажешься участвовать в деле, я тебя осуждать не буду. Такова, значит, судьба моя – оплеванным ходить.

– Да ты что, Серега! – возмутился Быков. – Ты меня за кого принимаешь? Я за друга пойду в огонь и в воду! Выкладывай, что надумал!

– Дай слово, что ни один человек на свете об этом не узнает. Никто. Даже она. – Козодоев показал рукой наверх, туда, где на лестничной клетке ждала их Кайгородова.

– Я в мужские дела девчонку посвящать не собираюсь, – заверил Михаил. – Насчет меня можешь быть спокоен. Я даже под пытками друга не предам.

– Никогда я в тебе не сомневался. – Козодоев порывисто обнял друга и тут же, смутившись, что не смог сдержать своих чувств, поспешно закурил.

Быков, сам растроганный до глубины души, дал приятелю возможность помолчать и прийти в себя. Не каждый день друзья дают волю чувствам. Мужики все-таки, все эмоции должны в кулаке держать.

Закончив с эмоционально-чувствительной вводной частью, Козодоев приступил к делу:

– Мой план такой: проникнуть в квартиру этого мерзавца и похитить у него письма матери. В понедельник мы придем к его дому в одиннадцать часов. Ты встанешь у подъезда на «атасе», а я войду в квартиру. Замок у него плевый, я его в одно касание вскрою.

Сергей четко и сжато изложил приятелю свой план. Мишка, без рассуждений согласившийся на проведение опасной «акции», изредка задавал вопросы, чтобы уточнить некоторые непонятные ему моменты.

– Как ты в большой квартире найдешь письма? – спросил он.