Убийство арабских ночей

— И вот что пришло в мою ничтожную голову, — объявил он с торжественной неторопливостью, которая контрастировала с его возбужденными движениями. — Жуткий зуд разобраться в загадке, которая не имеет никакого смысла. Заткнись, мать твою! — Подобрав губную гармонику, он издал длинный трубный звук, чтобы подчеркнуть свои слова. Затем, глядя на Сэма Бакстера, повернулся спиной ко мне. — Итак, к делу. Первый вопрос…

— Да, но послушай, Старик, — вмешался Бакстер, — я уже задал вопрос, и инспектор собрался ответить на него. Когда его убили?

— Он погиб между половиной десятого и половиной одиннадцатого.

— Вы имеете в виду вечер? — с какой-то гнусной надеждой спросил Бакстер.

— Я имею в виду вечер.

Возникла пауза. Бакстер сел. Я не торопился задавать им вопросы, поскольку то, что они будут говорить без понуждения, по своей воле, может быть куда интереснее. Молодой Джерри Уэйд, которого тут звали Старик, похоже, понял это; чувствовалось, что под покровом показного добродушия он обеспокоен не менее Холмса. Ясно уловив ситуацию, он тихонько водил гармоникой по губам, и по выражению его глаз я видел, что у него растет и формируется какая-то идея.

— Инспектор, — резко бросил он, — что это за Пендерел и как он выглядит?

— Мы не знаем, кем он был. При нем нет никаких бумаг или документов, разве что пара визитных карточек. В сущности, в карманах у него ничего не оказалось, кроме газетной вырезки с информацией о мисс Уэйд…

— Черт! — вырвалось у мисс Кирктон.

Бакстер сурово уставился на меня.

— Значит, вот откуда дует ветер? — осведомился он хрипловатым баритоном, но так вежливо, что его голос можно было бы назвать дипломатическим. Он забавно контрастировал с ленточкой от шоколадной коробки, приколотой к его рубашке. — Прошу прощения, инспектор. Продолжайте.

— Что же до его описания, то он примерно шести футов роста, у него округлое лицо, нос с горбинкой, смуглая кожа, черные волосы и усы. Кому-нибудь из вас это что-то говорит?

По крайней мере, для троих мужчин это ровно ничего не значило; во всяком случае, мне так показалось. Горящий взгляд Уэйда потускнел, и он моргнул. Но мои следующие слова принесли результат.

— И когда я увидел его лежащим с кинжалом в груди, — продолжил я, — на нем были фальшивые черные бакенбарды…

Уэйд так и подскочил.

— Черные бакенбарды! — заорал он. — Вы сказали — черные бакенбарды?

— Да. А вы предполагали, — сказал я, — что они должны были быть светлыми, не так ли?

Мой собеседник спохватился.

— Мой дорогой инспектор, — с какой-то старомодной улыбкой проворковал он, — торжественно заверяю вас, что не имею ничего общего с бакенбардами. Я о них даже не думаю. И никогда не думал. Но вы так выразительно подчеркнули слово «черные», что я уже увидел, как все мы отправляемся на виселицу, ибо это слово было полно какого-то зловещего смысла. — У этого маленького гоблина воображения было больше, чем у всех остальных; я подумал, что при желании он может быть непревзойденным лжецом. — Труп с накладными бакенбардами! Там было что-то еще?

— В данный момент давайте немного поговорим о бакенбардах, — предложил я; настало время и мне перейти в наступление. — Вся эта история кошмарно запутана, и мы должны найти в ней какой-то смысл… Например, мистер Холмс, в первой комнате у вас висит — кажется, над комодом — снимок некоего человека в плаще и со светлыми бакенбардами. Видно, что это фотография любительского спектакля. Кто на ней изображен?

Холмс открыл было рот, замялся и молча обвел глазами комнату. Ответил Джерри Уэйд.

— Ах, это? — рассеянно переспросил он. — Это я.

Глава 6 НЕРАЗЛУЧНЫЕ С ДОМОМ

— Вы совершенно правы, — продолжил Уэйд. — Снято на репетиции драматического кружка Оксфордского университета. Я в своей знаменитой роли короля Лира. Кажется, вас это не удивляет? Внимательно вглядитесь в сухие черты моего лица, и все станет ясно. Говорят, я с каждым днем молодею… Почему вас это заинтересовало? Вам же не нужны любые бакенбарды, не так ли?

— Вот что я сделаю. Давайте будем играть честно, — предложил я. — Я расскажу вам все, что удалось выяснить, а вы мне окажете любую помощь, на которую способны. — Я оглядел собравшихся; при упоминании о черных бакенбардах лицо Гарриет Кирктон стало таким же бесстрастным, как и у остальных. Даже Холмс расстался с выражением вежливого пренебрежения и просто смотрел на меня. — История, видите ли, настолько дикая и запутанная, что у кого-то должно быть разумное объяснение ее, пусть даже совершенно несообразное.