Убийство арабских ночей

— Спокойней, Старик… — Холмс метнул взгляд на Уэйда и уставился в потолок. — Но почему? Почему он вам это сказал? Я не уклоняюсь от ответа; просто меня интересует эта абстрактная проблема. Гроб жены Гаруна аль-Рашида!

— На минуту оставьте в покое абстрактные проблемы. Вы сказали, что это неправда. Подумайте над своим ответом, мистер Холмс.

Он повернулся ко мне со слабой улыбкой. На лице его явственно читалось скептическое выражение.

— Давайте поразмышляем вместе, — предложил он. — Скажите, вы что-нибудь знаете о Багдаде?

— Нет.

— Гробница Зобейды, любимой жены Гаруна аль-Рашида, предполагаю, что вы имеете в виду именно ее, — находится в Старом Городе, недалеко от могилы шейха Мааруфа. Это один из главных монументов Багдада; он был возведен более тысячи лет назад, и его ревниво восстанавливали последующие мусульманские правители. Но гроба Зобейды никто не видел. Мусульмане редко разрешают его лицезрение; даже паломники к гробу Магомета в Медине должны смотреть на него сквозь ограду, за которой размещается гробница пророка. И никто ничего не знает о захоронении Зобейды, кроме того, что ее похоронили в свинцовом саркофаге, внутри которого был золотой гроб. И мысль, что кто-то мог бы… нет-нет-нет!

Он решительно замотал головой.

— Только представьте себе, что кто-то похитил гроб адмирала Нельсона из собора Святого Павла или вообще гроб какого-то общественного деятеля, захороненного в публичном месте. Сам по себе поступок носил бы кощунственный характер, и обвинение в осквернении было бы для него самой мягкой характеристикой… Господи! Мусульманская святыня! Как вы знаете, она не имеет ничего общего с Древним Египтом; ислам — это живая религия. Не говоря уж о полной невозможности ограбить такую гробницу… — Он распростер руки и пожал плечами. Хотя за стеклами очков блеснула какая-то искорка, мне показалось, что манера его поведения наиграна несколько больше, чем того требовала обстановка, когда, посмотрев на остальных, он добавил: — Конечно, это полный абсурд. Но меня удивляет, как Маннерингу пришла в голову эта идея.

— Хотя мне бы хотелось, чтобы она была истиной, — с мрачноватым юмором заметил Бакстер. Пропустив в очередной раз порцию виски, он оживился. Засунув руки в карманы и не спуская глаз с бутылки, он откинулся на спинку стула. — Я лично считаю все это просто восхитительным. Помню эту гробницу — из кирпича и конус на макушке. Старик лично показал ее мне, когда я облетал Каир. Это было куда лучше, чем слоняться вокруг…

— Вокруг чего? — спросил я. — Если это был не гроб, то что вы собирались исследовать в музее?

Холмс с юмором посмотрел на собравшихся:

— Вы когда-нибудь слышали об Антуане Галланде, инспектор?

— Нет.

— И тем не менее весь мир знает о его трудах. Между 1704-м и 1712 годами он перевел с арабского на французский сказки «Тысячи и одной ночи», и до нас дошел его французский перевод. Мистер Уэйд особенно интересовался сказками, ибо он разделял ту точку зрения, по которой их прямой источник — это персидский текст, известный как «Тысяча сказок», хотя они и подверглись арабскому влиянию. Поэтому, когда ему представилась возможность купить первые двести страниц оригинальной рукописи Галланда вместе с его заметками и примечаниями…

— Стоп, — сказал я. — Вы намекаете, что ваша компания собралась лишь для того, чтобы бросить взгляд на несколько рукописных страниц?

Надо признаться, что сказал я это с сожалением, ибо, хотя всегда считал себя спокойным и трезвомыслящим человеком, меня, честно говоря, заинтересовал весь бред этого вечера, а объяснение Холмса разочаровало. Тот с удивлением посмотрел на меня:

— Да, конечно. Вот почему тут должен был присутствовать доктор Иллингуорд. Вы понимаете, мы получили заметки и примечания…

— И это все?

Джерри Уэйд, который наблюдал за всем происходящим с искренним и живым интересом, наклонился вперед.

— Вашу руку, инспектор, — сказал он. — Я чувствовал точно то же самое. Под вашим синим мундиром бьется сердце подростка (образно говоря), который читал «Остров сокровищ». Я сочувствую вам, и провалиться мне, если это не так — ведь ваши мечты о гробе рассеялись; и если у этого зануды есть хоть какое-то чувство…

— Во всяком случае, у меня есть чувство благопристойности, — возразил Холмс. Тон у него был ледяной, и я сразу же снова обрел здравый смысл. — Не забывай, что тут было совершено убийство, самое настоящее убийство. — Он повернулся ко мне с обеспокоенным выражением лица. — «Это все?» — спрашиваете вы. Господи, как вы не понимаете… Страницы рукописи Галланда! — Он рассеянно отмахнулся, словно я спросил его, что такое цивилизация, или задал вопрос, неподъемный для ответа. — Они могут пролить свет истории на…