Убийство – дело житейское

– Мне жаль, Ал, что все это открылось именно сегодня. Я не ханжа и мне плевать, чем Бобочка занимается у себя дома. Но он заслужил этот позор. Это он убил Полину. Так сказала мне Фрося, когда пришла в себя. И прекращай психовать. Лучше выпей таблетки и скажи спасибо Господу, что тебя вообще выпустили из больницы.

Толпа гудела, как осиное гнездо залитое дихлофосом. Люди вырывали друг у друга снимки, позабыв, что пришли на похороны. Искать того, кто скинул их с крыши никто и не собирался. Все были объяты одним желанием – взглянуть на неумолимого профессора, прославившегося своей суровостью, в тот момент, когда он одержим противоестественной страстью к какому-то пареньку в маске. Ажиотаж был так велик, что никто не обратил внимания на хрупкую молоденькую брюнетку в очках, вышедшую из крайнего подъезда. Сев в машину, стоящую в ряду тех, что собирались везти желающих проститься с усопшими на кладбище, она сняла очки, стянула парик и тихо засмеялась.

– И ты, Марья, и твоя тетушка – просто гении! Все провернули без сучка, без задоринки. Где она раздобыла такой замечательный парик?

– Взяла на прокат в оперной студии, что при нашем Институте Искусств. Ее туда отвела Гиликова – она приятельница Лины. К тому же тетушка вчера вечером собственноручно открыла замок на двери, ведущей на чердак. Мне осталось только утром туда залезть и дожидаться, когда появится Агин. Через слуховое окно я видела, как он вмести с Коняевыми вошел в подъезд. Минут через пять я вышвырнула снимки в толпу. Наше счастье, что у Лины остался полный комплект фотографий, которые ты сделал у меня дома!

– Ты не представляешь, что творится внизу! Вырывают снимки друг у друга, будто это деньги. Пойдем, посмотрим на этот цирк! Полагаю, Бобочка вместе с тестем и супругой скоро покинут апартаменты Рийдена и окажутся в толпе. Пошли, дорогая!

Катя и Таня беседовали на лоджии, когда к ним подошла Софья, прибывшая на похороны. С перекошенной физиономией она как-то неестественно поздоровалась с подругами. Извинившись, что приехала выразить свое соболезнование Рийденам без Мити, она объяснила, что муж болеет и остался в Ленинграде. Сказала, что они планируют туда перебираться, а потому ей необходимо подумать об отправке вещей и в первую очередь его архива, который хранится у него в больнице. Потом, Софа отозвала Таню в сторону и вручила ей одну из тех фотографий, что ходили в толпе по рукам. Татьяна глянула на нее, ахнула и отдала назад.

– Спрячь, Софа. Никому не показывай. Лучше скажи, откуда она у тебя?

– Там внизу таких не меньше сотни. Половина из них разные… Похожи на пособия по порнухе для геев. Все их хватают, словно бутыли с холодным пивом в жару!

Ничего не подозревающий Агин об руку с тестем решили спуститься вниз. Екатерина отправилась вслед за ними. Когда компания вышла на улицу воцарилась мертвая тишина.

– Не стойте, товарищи! Проходите в дом, не стесняйтесь! – важно произнес Коняев, царственным жестом указав на дверь в подъезде.

– А чего нам стесняться? – раздался из толпы чей-то насмешливый голос.

– Это вам надо стесняться, «голубки»! Вы так лихо воркуете, что прямо глаз не оторвешь!

Несколько секунд тишины, и громовой хохот разнесся по всей округе. Под ноги Коняева, его дочери и зятя, словно белые птицы, полетели фотографии. Только в этот момент Катя поняла, что натворила – она сама, собственными руками разбила жизнь своей семьи. Агин нагнулся, поднял один снимок, потом взял следующий, выпрямился, взглянул на жену и с размаха закатил ей такую затрещину, что она свалилась.

– Дура! Я же просил тебя все уладить, а не поднимать скандал. Теперь довольна? Небось, пригрозила Градову? Ты же без этого не можешь! Да он меня под статью подведет! Он же из-за меня травился!

Не обратив внимания на дочь, сидящую на мокром асфальте, ничего не понимающий Коняев приказал подать ему одну их разбросанных фотографий: под взглядом толпы нагибаться самому и шарить по земле руками было ниже его достоинства.

Большой начальник долго щурился на переданный ему снимок, не соображая, что на нем изображено. Недоуменно покачав головой, он неторопливо вынул очки, протер их шелковым платком и, водрузив на свой крупный, словно разваренная картофелина нос, уставился на фото. Пока он его разглядывал, ему в руки сунули еще несколько снимков. Пробежав по ним вытаращенными от изумления глазами, Коняев аккуратно сложил их в стопку и сунул в карман.

– Попрошу всю эту порнографию сдать моему шоферу. Иначе все пойдете под суд. За ее распространение! – изрек он громовым голосом, гордо выпрямился и чеканным шагом направился к машине. Лицо его выглядело, словно мякоть переспевшего, лопнувшего арбуза.

В машину принесли не более десятка фотографий. Остальные осели в карманах присутствующих. Не говоря ни слова, водитель положил их в бардачок и рванул машину, увозя с глаз резвящейся толпы Катю с посиневшей щекой, стучащего зубами и отливающего весенней зеленью Агина и покрытого багровыми пятнами Коняева.