…Следующие сутки были для Эвелины Родионовны тяжелым испытанием. Алкис, с посеревшим лицом и глазами полными слез, встал на рассвете, вытащил все похвальные грамоты, дипломы, печатные работы Михаила и стал их перечитывать. Эвелину он подвел к полкам, на которых Фрося хранила свои записи и книги, и предложил их просмотреть. Он считал, что только там можно отыскать подлинники документов Вали.
Пазевская обнаружила у покойной свахи всего четыре тетради, каждая их которых была посвящена одному из членов ее семьи. С педантичностью, достойной научного работника, Ефросинья Павловна заносила в них все проступки Алкиса, Полины, Валентины и Татьяны, доставлявшие ей когда-либо огорчения. Просматривая эти записи, Пазевская размышляла о том, каким мраком сознательно окружила себя женщина, достаточно щедро одаренная от природы и объективно, не такая уж несчастная.
– Скорее всего, досье на Татьяну она и держала у себя под подушкой, когда изображала у нее на квартире больную. Ужасная тетрадь! – бормотала Эвелина, перелистывая страницы. – Из года в год, из месяца в месяц, что ни день, то запись о какой-нибудь обиде, полученной от невестки: то Таня не позвонила в тот час, когда обещала, то не пригласила ее на званный ужин, то прислала к ней внучку тогда, когда девочку не ждали, то вынудила ее заниматься с Валей в тот вечер, когда по телевидению показывали интересное кино, и так далее, вплоть до каких-то нелицеприятных замечаний в ее адрес, включая непроизвольные возгласы и дерзкие взгляды.
В тетради, посвященной Сифаевой, содержалась более существенная информация. Не успела Пазевская углубиться в ее изучение, как позвонили в дверь.
– Ал, ты ждешь кого-нибудь? – удивилась Эвелина Родионовна.
– Может, это кто-то их тех, кто вчера сбежал с кладбища? Пришел извиниться с утра пораньше, – горько произнес Алкис и пошел открывать.
– Проходи, дорогая! Что с тобой? На тебе лица нет! – услышала Лина возглас своего друга. На пороге гостиной появилась Софья с такой измученной физиономией, что на нее смотреть было невыносимо.
– Ал Степанович, я присяду? Мне что-то не по себе. Я за консультацией. С утра я поехала в больницу, хотела забрать архив Мити. Встретила там Загорину и сказала ей, что мы остаемся в Ленинграде, так как мужу предложили там возглавить отделение в крупной экспериментальной клинике. Аня так странно на меня посмотрела. Потом рассмеялась и вежливо-вежливо говорит:
– Вы, Софья Ильинична, человек честный и принципиальный. Ознакомьтесь кое с какими документами, а после решайте, утвердят ли Вашего супруга в новой должности или нет. Поверьте, они у меня не в единственном экземпляре. Дает мне фотографии пятерых его пациенток и кассеты. На них то, что они рассказали о себе. Я пришла спросить…Этот материал правда или это фальшивка, сфабрикованная для того, чтобы погубить нас? Ответьте, если, конечно, в курсе. Я Вам доверяю, как собственному отцу. Вы сами в горе, поэтому не станете мне лгать.
– Милая, девочка. На деле все обстоит гораздо хуже, чем ты думаешь. Послушай мой совет: уезжай домой, гони этого проходимца и выходи замуж за нормального человека. Если не веришь моим словам, посмотри на эти снимки!
Рийден положил перед Софой фотографии, сделанные его подчиненными во время рейда в Сергеевку
– Кто это? Что это за женщина? А дети чьи? – запинаясь, произнесла Миликова. – Это же не Митина семья? Не может этого быть! Это фотомонтаж! Если это правда, я хочу поехать к ним и убедиться во всем сама… Прямо сейчас и при свидетелях. Ал Степанович, попросите Николая меня к ним отвести. Это далеко?
– Часа за полтора управитесь. Возьмите только Эвелину Родионовну с собой. Не приведи, Господи, тебе станет дурно, так от Коли помощи не дождешься… Лина, окажи мне эту любезность, съезди. Век буду благодарен!
– Если Софа не против, я составлю ей компанию.
– Я не против… А пленки с речами этих несчастных тоже не подделка?
– Можешь съездить и все проверить. Адреса на обратной стороне фотографий.
– Я все проверю. Я за бензин заплачу. И Николая за беспокойство отблагодарю. Только вызовите его прямо сейчас, умоляю!
… Прошло около часа, и Софья вместе с Эвелиной Родионовной подъехали к дому Гавриловых. Хозяева, поначалу, их внутрь не впустили. Отворили только после того, как Пазевская объяснила, что их визит связан с обыском, который у них недавно учинила милиция. Надя, увидев Софу, расхохоталась прямо ей в лицо и заявила матери и бабушке, что эту куклу нечего бояться.
– Это Митина «цацка»! Он ее вместо породистого пуделя держит. Выводит на прогулку, чтобы друзья завидовали… Дети, сюда! К нам «Барби» приехала. Идите, полюбуйтесь. Игрушка, а не женщина!
Из комнаты вышла Вероника – серьезная, ангелоподобная девочка лет тринадцати, а со двора вбежал Алик – бойкий пятилетний бутуз.
– А я уже читать умею! – заявил он, с любопытством разглядывая гостью. – Это ты, Барби? У тебя столько платьев, сколько у нее?
Надежда была молода и хороша собой, а рядом с красивыми и ухоженными детьми казалась еще привлекательнее.