Убийство Джанни Версаче

Поначалу он всего лишь использовал фамилию Де-Сильва для бронирования столиков в ресторанах, полагая, что для Эндрю Де-Сильвы выберут место получше, чем для какого-то там Кьюненена, поскольку в Калифорнии хватает людей с такой фамилией, и она выдает в своем обладателе филиппинца. Позднее, вернувшись в Сан-Диего, где никто в гей-сообществе под фамилией Кьюненен его не знал, он уже окончательно назовется Эндрю Де-Сильвой. Помимо фамилии он много чего еще позаимствовал из жизни супругов Де-Сильва. Так, рассказ миссис Де-Сильвы о том, как ей некогда довелось жить в отеле «Золотая дверь» на калифорнийском водном курорте Эскондидо в одном номере с рок-звездой восьмидесятых Деборой Харри[23], произвел на Эндрю столь неизгладимое впечатление, что он годами после этого бахвалился в барах района Хиллкрест тем, что его мать «регулярно отдыхала на водах с самой Дебби Харри», а сам он с ней ежегодно обедал.

Еще учась в Епископской, Эндрю повадился с мальчишеским восторгом примеривать на себя чужие личины, да так и не отучился от этой пагубной привычки. Прибыв в Беркли под конец 1988 года, он принялся шляться по ночным заведениям и вешать всем на уши лапшу, что он – «граф Ашкенази». И хотя многие находили его розыгрыши безобидной забавой, жившая по соседству с Эндрю и имевшая возможность внимательно к нему присмотреться психолог Элизабет Оглсби ничего забавного в его случае не находит.

«Весь его внутренний конфликт упирается в вопрос „кто я?“. Ему так и не представилось возможности сформировать в себе связное эго, отсюда и полная зацикленность на имидже: „Как я выгляжу? За кого меня принимают?“» Оглсби пришла к заключению, что динамика внутрисемейных отношений Кьюнененов стойко препятствовала формированию у Эндрю целостного каркаса личности. Если докопаться до самой глубины, считает Оглсби, «Эндрю двигали боязнь унижения и желание ни в чем не походить на родителей». «Ему казалось, что ст'oит ему только кого-то сыграть, как он тем самым и становится, – говорит она о неистребимой тяге Эндрю выдавать себя за избалованного сынка богатых родителей. – Не думаю, что он хоть краем сознания понимал, что с ним что-то глубоко не так. Я бы диагностировала его личность как пребывающую в пограничном состоянии с регулярными погружениями в психоз и последующими выходами из него. Чувство реальности, как фундамент, он вовсе утратил. Не понимал некоторых основополагающих вещей: что нужно по-настоящему учиться, если хочешь чего-то добиться в этом мире; что нужно работать. Люди, страдающие нарциссическим расстройством личности в столь тяжелой форме, мыслят следующим образом: „Если я уж'e весь такой из себя в собственном представлении, следовательно, я в своем праве быть таким и вести себя сообразно“». Даже и в такой системе координат Эндрю мог бы чего-то в жизни добиться, но лишь при условии, что сам не принимал бы свое лицедейство всерьез, а относился к нему с иронией, тем более что своими спектаклями он окружающих весьма неплохо забавлял. Но вот беда: он всей душой хотел, чтобы его сказки принимали за чистую монету.

«Внешне ничего особо впечатляющего в нем не было. Но уже тогда он производил впечатление личности глубоко трагической. Такой, знаете ли, несчастнейший из несчастных из-за полного непонимания со стороны окружающих, смертельно нуждающийся хоть в одной подкрепляющей силы доброй улыбке. И при этом весь такой оживленный, гиперактивный. Но любое отторжение Эндрю переживал очень тяжело».

Как-то раз Эндрю заявил, что принадлежит к поколению одержимых двумя вещами – деньгами и смертью. В нем очевидно дремала предрасположенность к насилию: при всем своем отточенном причудливом лоске он охотно позволял себе говорить о насилии как вполне допустимом, когда нужно, средстве решения проблем. Начитавшись, к примеру, маркиза де Сада и романов типа «Алого первоцвета»[24], Эндрю с легкостью усвоил привычку демонстративно пренебрежительного – «на гильотину всех!» – отношения к закону, ибо исключительные познания и статус ставят человека превыше всяких законов. Еще более пугающим было регулярное использование им образов насилия в обиходной речи. Вместо устоявшегося «вывести из себя», например, Эндрю то и дело употреблял зловещую словесную конструкцию «довести до серии убийств в пяти штатах». В частности, вот его слова: «Если бы узнал, что у меня СПИД, это бы меня так взбесило, что довело бы до серии убийств в пяти штатах». Так же, как и: «Ну, это уже настолько возмутительно, что точно доведет меня до серии убийств в пяти штатах». Пророческие слова: к концу жизни на счету Эндрю числились пять убийств в четырех штатах.

«Каприччо»