На Новый год Эндрю позвонил Дэвиду и заявил тому после обмена поздравлениями: «Я завязал с прошлым. Только теперь понимаю, насколько близко подошел к тому, чтобы потерять всё, что мне дорого, и отныне принимаюсь за чистую и честную жизнь». Также он поблагодарил Дэвида за то, что тот наставил его на путь истинный, помог увидеть свет в конце тоннеля, и сообщил, что собирается учредить в Мексике компанию по строительству съемочных декораций, — то есть еще раз проехался на мечте всей жизни Роббинса, выдав ее за собственную.
Тут интересно, что в реальности Роббинс действительно предлагал Эндрю поработать вместе с ним в этом направлении, но Эндрю наотрез отказался. Его дутому величию претила сама мысль ввязываться во что-то реальное, настолько скользким и пугливым человеком он был по самой своей природе. Эндрю был загнан в угол: стоило ему признать правду — и он тут же оказывался фуфлом и посмешищем. И вот тут-то он и дошел до точки — и счел оправданным размен двух своих единственных настоящих друзей, которым был небезразличен, на возможность и дальше врать всем подряд напропалую. Работы нет, с деньгами туго, депрессия накатывает нешуточная… Где тут выход? Есть ли свет в конце туннеля? И вот тут-то Эндрю и понесло на всю катушку, вплоть до полной утраты всякой власти над собой.
Ни Джефф, ни Дэвид видеться с Эндрю больше не хотели, но сказать ему об этом прямым текстом сил обоим недоставало. Эндрю же, похоже, делал всё возможное, чтобы оба ближайших друга о нем помнили постоянно.
В конце января Эндрю снова приехал в Миннеаполис. Остановился он у Джеффа, который к тому времени успел измучиться от суровой зимней погоды Миннесоты и отчаянно искал другую работу в краях потеплее. Джефф к тому же успел перенять у Эндрю кое-какие мотовские замашки, и у него накопилась куча неоплаченных счетов. До Роббинса Томпсона доходили слухи, что Эндрю одолжил Джеффу несколько тысяч. Если это правда, то у Эндрю появился хороший рычаг давления на Джеффа с целью вовлечения его в свой наркобизнес. Пусть даже не с кокаином, на это бы Джефф не пошел в жизни, но можно же и на стероидах хорошо зарабатывать на Среднем Западе. Стероиды же не настолько стигматизированы в гей-сообществе, как другие запрещенные средства; они же даже наркотиками в массовом сознании не считаются, а так, препаратами для накачивания мышц. У Джеффа могло и не быть иного выбора, кроме как принимать у себя в гостях Эндрю раз за разом.
В конце-то концов, «Джефф и Эндрю всегда и во всём друг друга поддерживали, — говорит Робби Дэвис. — По какой бы причине Эндрю ни приезжал в город, останавливался он только у Джеффа. Если же Дэвиду нужно было уехать из города, то он приглашал Эндрю и оставлял на него дом и собаку».
Эндрю был по-прежнему сильно влюблен в Дэвида, а тот ему взаимностью не отвечал, что не мешало ему принимать от Эндрю дорогие подарки и приглашения на статусные вечеринки. «Слабость Дэвида перед лицом Эндрю происходила от ослепления материальными благами», — считает Робби. «Дэвид был слишком внушаем и легко велся на мнимое ли, реальное ли богатство Эндрю. Даже заподозрив, что Эндрю зарабатывает свои шальные деньги торговлей наркотиками, а то и более тяжким криминалом, Дэвид продолжал принимать от него дорогие подарки». «По-моему, так Дэвид все-таки злоупотреблял щедростью Эндрю, и немало, — говорит Эрик Гринмен. — Эндрю же просто осыпал его подарками, а Дэвид их охотно принимал, а затем говорил: „Давай останемся просто друзьями“».
По возвращении в Калифорнию Эндрю обрился чуть ли не наголо и стал носить контактные линзы вместо фирменных очков, а чтобы скрыть усугубившуюся полноту, перешел на свободную, небрежную одежду. Хандра у него продолжалась, но под панцирь к себе он никому заглядывать не давал. Однажды только, встав дома с дивана, бросил коротко: «Эрик, беда со мной», — и ушел. Эрик рассказывает: «Такой вот он весь и был: чуть-чуть покажет себя настоящего — и тут же нет его». Роббинс пытался достучаться до него неоднократно. «Он просто говорил, что устал, и дальше этого никогда не шло», — говорит он.
В Сан-Франциско Эндрю провел две недели и, по слухам, был постоянно под наркотиками. Снегом на голову обрушился Эндрю на жившую там свою сестру Джину, и они посидели за выпивкой. Она несколько лет до этого не имела никаких вестей от Эндрю и была взбудоражена его возвращением в свою жизнь. Затем он сводил в кино свою племянницу, гостившую у Джины на весенних каникулах. А после этого никто из семьи Кьюнененов Эндрю до конца его жизни не видел.
В выходные перед вылетом в Миннеаполис Эндрю выглядел мрачным предзнаменованием надвигающейся трагедии. Он был на наркотиках уже совершенно очевидным образом. Стивен Гомер вспоминает, что из-за стрижки почти под ноль Эндрю сделался похож «на главаря террористов перед проникновением на объект». Тем вечером, вспоминает Стивен, Эндрю был «как-то особенно взвинчен и агрессивен», тискался очень грубо, притворяясь, что это в шутку.