За восемь лет их знакомства Эндрю ни разу не позволял Стивену заплатить за трапезу, а тем вечером позволил. Потом они прогулялись по Кастро, держась за руки, и Эндрю рассказал Стивену о своей огромной любви к Дэвиду Мэнсону. «О том, что его любовь отвергнута, он не обмолвился ни словом, ни намеком». Стивен говорит, что той ночью Эндрю был откровенен, как никогда ранее, но при этом раскрылся перед ним такой стороной, о существовании которой Стивен даже и не подозревал: «Всегда представал таким приподнятым, жизнерадостным и всем довольным, а тут вдруг показал мне себя несчастным, озлобленным и озабоченным».
«Отверженный» стало уже прилипать к Эндрю как стойкое прозвище.
Прощания
Последнюю платиновую кредитную карту Эндрю банк заблокировал. По двум картам он задолжал в общей сложности сорок с лишним тысяч долларов и в последнюю неделю своего пребывания в Сан-Диего был попросту неплатежеспособен. Эндрю Де-Сильва даже успел подать заявление о признании его банкротом. Получив поначалу отказ от
Тому Идсу он, зазвав его к себе, предложил забрать пару туфель
Вечером в четверг, 24 апреля, Эндрю устроил себе отходной ужин в «Калифорнийской кухне», заранее предупредив гостей, что денег на угощение у него нет и расплачиваться будет каждый за себя. Как следствие, на этой вечере присутствовали лишь старейшие и вернейшие друзья: Роббинс; Эрик Гринмен и Том Идс на правах последних сожителей; Кен Хиггинс, владелец светотехнической компании; Артур Харрингтон, юрист; и Доминик Андреаччо. Задним числом, говорит Доминик, он понимает, что крепкие объятия, которыми встретил и весь тот вечер одаривал его Эндрю, были «очень похожи на прощальные».
Настроение за ужином царило мрачноватое: казалось, Эндрю заживо устроил по себе поминки. Артур Харрингтон, пришедший с Хиггинсом и двумя бутылками шампанского «Вдова Клико», утверждает, что собравшиеся были между собой в лучшем случае едва знакомы, за исключением, естественно, собравшего их всех Эндрю: «Он был клеем, на котором держалась компания». Идс подтверждает: «Как минимум двое обратили на это внимание: Эндрю пытался избавиться от чувства одиночества». Энтони Дабьер, любимый официант Эндрю, написал протертой малиной по периметру блюда с шоколадным трюфельным тортом: «Бывай, Эндрю!» Когда пришел черед Эндрю поднять прощальный тост, он был решительно не в настроении и сказал непривычно тихим голосом, что отъезд вызывает у него смешанное чувство сладкой горечи, скучать он будет по всем, но больше всего — по Баркли, псу Эрика. По пути на выход Эндрю шепнул Хиггинсу, помогшему расплатиться: «К воскресенью какими-нибудь деньгами разживусь». По внешним признакам никто бы и не догадался, что билет до Миннеаполиса у него был куплен в один конец.
В пятницу утром Кен Хиггинс отвез Эндрю в аэропорт, и большую часть дороги они ехали молча. Однако уже позже, задним числом Кен вспомнит, что во время той поездки, да и раньше тоже Эндрю неоднократно с ненавистью отзывался о Джанни Версаче. Эндрю испытывал глубоко досаждавшую ему черную зависть к богатому и знаменитому итальянскому модельеру, который, по его словам, «взялся ниоткуда» и «тяжелым якобы трудом» сделался всемирной знаменитостью и иконой гей-стиля. Эндрю, по словам Хиггинса, называл Версаче «худшим дизайнером всех времен: претенциозным и помпезным, напыщенным и кичливым». Внешне Эндрю старался кипевшей в нем ярости не проявлять, но внутри, похоже, продолжал сводить счеты с миром. Однако же никто по-прежнему не понимал всей степени его маниакально-депрессивной невменяемости, и Эндрю без проблем проследовал на посадку на рейс 576 авиакомпании