– Я напишу книгу, которая будет похожа на церковь. Ее главы будут как фрески. Герои моей книги будут как святые с нимбами. В руках у них будут автоматы и гранатометы. На стенах церкви я нарисую сцены боев за Донецк, штурм аэропорта, схватки на блокпостах. Опишу оборону Луганска, охваченные пожаром дома, рукопашные бои. И те собачьи глаза в ночи, похожие на злые рубины. И тот дворец с колоннами, в который вгрызались снаряды. И какой-то безумный шаман танцевал с бубенцами и лентами. Мы шли сквозь бурьян, и вся моя одежда была в колючих семенах, которые жгли мое тело. И тот источник, в котором я смывал с себя кровь, а потом бежал навстречу полыхнувшему взрыву. И убитый комбат Козерог лежал, как резиновый, и шея его была завязана в узел. Там будет Саур Могила, бронзовое изваяние пехотинца, у которого снаряды выбили оба глаза и вырвали нос, словно солдата пытали в застенке. И моя ночная молитва, в которой я благодарил неведомого ополченца, чью военную форму с пулевым отверстием ношу по сей день, и она защищает меня лучше бронежилета. Это пшеничное поле, изрезанное танками. И Артист, который самозабвенно играл на аккордеоне. И вдруг появились вы в своем васильковом платье. Я мечтал подойти, коснуться вашей руки, пригласить на танец.
Он умолк, вдруг почувствовав неловкость своей исповеди. Она могла показаться ей странной и неуместной. И он смущенно молчал.
– Пригласите меня на танец, – тихо сказала она.
Поднялась и встала перед ним. Поднимаясь навстречу, он видел прозрачные складки шелка у нее на груди, обнаженную по локоть руку, золотистую от загара. И начинала звучать тихая упоительная музыка, созданная из бледного солнца, стоящих в вазе цветов, запаха яблок и его нежности, которая пела в нем. Он обнял ее за талию, чувствуя, как гибко напряглась ее спина. Сжал ее пальцы, которые слабо ответили на его пожатие. И они закружили по комнате в медленном, как во сне, танце. Он видел проплывающую мимо корзину с яблоками, томик Пушкина на столе, садовые колокольчики в вазе, автомат у порога и снова яблоки, потрепанный томик, садовые колокольчики. И у окна с занавеской, попадая в пятно бледного солнца, он испытал бесшумное головокружение, словно колыхнулась волна света, и женщина, которую он обнимал, стала вдруг драгоценной и ненаглядной. Он любил ее близкий локон, маленькое ухо, сгиб руки с крохотной голубой жилкой, вырез платья с хрупкой ключицей.
– Какое счастье, что вас увидел! – прошептал он чуть слышно. Она отстранилась, прекращая круженье. Обняла его и поцеловала жарко, сильно, делая больно его губам. И он, с закрытыми глазами, целовал ее шею, ключицу, запястье, жилку на сгибе руки. И потом, когда ее платье, полыхнув синевой, упало на пол, целовал ее груди, живот, колени, узкие щиколотки. Сквозь закрытые веки видел ее обожаемое лицо.
Они лежали, чуть касаясь друг друга. Он видел, что глаза ее закрыты, ресницы вздрагивают, а губы улыбаются, словно она хочет сказать что-то чудесное, трогательное, но не решается.
– Откуда ты взялся, родной? – сказала она. – Утром я поливала цветы, смотрела на колокольчик и подумала: «Это Коля, колокольчик». А оказывается, это ты, мой цветочек.
– Утром у меня была такая тоска, словно мне уже не жить. Словно предчувствовал смерть мою. И с этой тоской пошел по селу, увидел тебя, и случилось чудо. Вот любуюсь тобой, целую твою руку, и так будет теперь всегда.
– Но мы же совсем не знаем друг друга. Я о тебе хоть что-то, а ты обо мне ничего.
– Знаю, что ты спасала мою книгу, выхватывала из огня. Теперь я ее напишу. И в ней будешь ты, твое васильковое платье, наш танец и чудесные, ароматные яблоки. Может, я попал на эту войну для того, чтобы встретить тебя?
– Ты должен знать обо мне. Я окончила в Харькове библиотечный институт, готовилась к аспирантуре. На последнем курсе я влюбилась в преподавателя. Он был красивый, яркий, все студентки его обожали. Он читал нам русскую литературу, и мне он казался Печориным, загадочным, храбрым и одиноким. У нас была близость. На выпускном балу он сказал, что должен ненадолго уехать в Киев, а когда вернется, мы поженимся. Он уехал и не вернулся. Говорили, что переселился в Америку или в Канаду. Я была оскорблена, хотела чуть ли не в омут. Отказалась от аспирантуры и приехала сюда, в глушь, в Петровку. Работала в библиотеке, понемногу забывала о прошлом. Чувствовала, что нужна этим людям. Подбирала им книги, проводила читательские конференции, помогала ученикам. Думала, здесь, среди зачитанных книжек, бесед с многомудрыми стариками и шаловливыми ребятишками так и пройдет моя жизнь. Книги, цветы, заботы. А тут случилась эта беда, это горе. Бомбы, снаряды, страх и жестокость. Одни мои читатели похватали домашний скарб и уехали куда глаза глядят. Другие были убиты, и их хоронили прямо в садах, потому что кладбище было в руках украинцев. Третьи забились в подвалы, и им стало не до книг. А потом прилетел самолет и сбросил бомбу на библиотеку. Я никуда не уехала. Осталась тут. Знаю, что меня убьют. И тебя убьют. И всех нас убьют.