Убийство к ужину

Эльфрида бросила взгляд на часы с кукушкой — сувенир из Шварцвальда со свадебного путешествия. Время выходить. За порогом она еще раз посмотрела на хмурящееся небо, решила, что зонтик прихватила не зря, заперла замок на два оборота и с чистой совестью направилась к автобусу.

В это же время вышел из дома и Клуфтингер. Но без зонта. Во-первых, он все-таки надеялся, что дождь не пойдет, а главное — ни одного не нашел.

Клуфтингер присутствовать на похоронах не любил. Но сегодня случай был особый. Возможно, удастся высмотреть что-нибудь полезное, размышлял он, открывая дверцу «пассата». Тут ему в глаза бросился барабан, который он, конечно же, опять забыл выгрузить.

— Черт тебя побери со всеми литаврами в придачу! — от души выругался он, но времени уже не оставалось, и освобождение машины пришлось снова отложить.

Тем не менее минутку, чтобы хоть прикрыть инструмент, он нашел: как-то неприлично полицейскому появляться на кладбище с барабаном. Единственный плюс в его инструменте, с удовлетворением признал Клуфтингер, давая задний ход, так это то, что на похоронах он не требуется. Заказывая для покойника музыку, люди обходятся духовым оркестриком.

Эльфрида Зибер открыла тяжелую створку врат церкви, окунула пальцы в чашу со святой водой, быстро перекрестилась и пустила взгляд по кругу. Она всегда входила в церковь с западного портала, чтобы, продвигаясь вперед, иметь время рассмотреть всех присутствующих. А кроме того, выбрать себе место. По воскресеньям, да, по воскресеньям проблем с этим не случалось. Она обычно занимала место в пятом ряду, первое слева от центрального прохода.

Когда еще был жив муж, он садился на скамью в том же ряду справа, поближе к ней. Так было принято испокон веку: женщины сидели в левой половине, мужчины — в правой. Времена меж тем испортились, в храме даже стали появляться парочки, которые, держась за руки, садились бок о бок. Видя такое, фрау Зибер неодобрительно качала головой. Если подумать, то за всю свою жизнь она ни разу не сидела в правых рядах. Всегда слева, и все тут. Почему, она и сама не знала.

Эльфрида Зибер пригляделась внимательнее. Сегодня выбрать место будет затруднительнее. При заупокойной мессе вечно так, родственники усопшего все ставят с ног на голову, нарушая установленный порядок. Три первых ряда оставлены пустыми, там устроились обе дочери, которых она узнала по виденным фотографиям. Разумеется, на правой стороне, чего же еще от них ждать?

Присутствовало и много других людей, которых она встречала в доме хозяина: коллеги, друзья, приятели. Явился даже бургомистр со своим пресс-секретарем. Да, господин Вахтер почитался важной персоной, не без гордости заключила Эльфрида. Краем глаза она заметила, как с левой скамьи ей машет Лиина Ридмюллер, она встречала ее на вечерах ветеранов общины. В других обстоятельствах Эльфрида непременно присоединилась бы к ней, но не сегодня. Сегодня она чувствовала себя в центре событий, почти родственницей покойному, и ей не пристало сидеть где-то в задних рядах. Поэтому она с достоинством заняла место позади дочерей Вахтера, правда, все-таки наискосок, по левую сторону. Едва сев, она вытащила носовой платок, громко всхлипнула и высморкалась. Дочери обернулись. Фрау Зибер кивнула им со скорбной миной глубоко потрясенного человека.

«Перед смертью надо будет составить завещание, чтобы этому пастору ни в коем случае не доверяли панихиду», — рассеянно думал Клуфтингер во время церемонии. Он остановился у колонны возле входа, и не потому, что мест не было. При желании он мог свободно сесть, хотя на заупокойную мессу пришло необыкновенно много людей, среди которых большую часть составляли любопытствующие, — все-таки дело-то громкое. Клуфтингеру просто хотелось дистанцироваться от всего происходящего, а стоя это казалось как-то надежнее. По крайней мере он так думал.

Пастор как раз начинал проповедь. Проповедь! На вкус Клуфтингера, столь высокого звания обращение этого служителя Божьего к пастве никак не заслуживало. Клуфтингер редко бывал в церкви, но гораздо чаще своих коллег. А все из-за участия в деревенском оркестре. Освящение знамен или другие подобные «события величайшей важности» требовали обряда благословения. Клуфтингер не имел ничего против. В благостной атмосфере храма ему лучше думалось, и необъяснимым образом именно во время службы. Подчас, когда его мучили неразрешимые вопросы, он пробовал приходить в пустую церковь. Эффект оказывался нулевым.