Дождь не переставал сыпать, но когда толпа растеклась вокруг могилы, сквозь низкие облака ненадолго проглянуло солнце, а у горизонта выгнула крутую спину радуга. Могилу для Филиппа Вахтера вырыли в третьем секторе кладбища, недалеко от входа. Отсюда виднелись горы — если, конечно, погода ясная. Сегодня радуга протянулась от Цугшпитце, и до нее, находясь на этой вершине, казалось, можно было достать рукой. «Хорошо бы сейчас стоять там, а не здесь», — размечтался Клуфтингер. Он даже почувствовал, как щеки овевает легкий ветерок, а перед его внутренним взором тянулась череда путешественников, которые при восхождении машут и машут ему рукой, машут и машут… Он стряхнул наваждение и краем глаза заметил, что ему действительно кто-то машет.
Эльфрида Зибер подошла к гробу, стоящему на небольшом возвышении, сразу вслед за дочерьми Вахтера. Она уже приготовилась попрощаться с телом, как вдруг ее пронзила страшная мысль: преступление свершилось практически в ее втором доме. У нее подкосились ноги. А что, если бы в тот день у нее не было выходного? Если бы она застала убийцу склонившимся над трупом господина Вахтера? В глазах потемнело. Подумать жутко: тогда сегодня состоялись бы двойные похороны и наряду с хозяином хоронили бы и ее! В каком-нибудь дальнем углу кладбища…
Бедняга, чуть не теряя сознание, попыталась ухватиться взглядом за что-нибудь, способное отвлечь ее от необычайно яркого образа, а не то — упаси Боже! — она сейчас свалится в открытую могилу Филиппа Вахтера вниз головой. И если при этом не свернет себе шею, то уж точно помрет от срама… Опозориться на такой церемонии!
И тут прямо на ее глазах появилась радуга. «Боже, какая красота! — первое, что пришло ей в голову. — Это знамение, это точно знамение». Она увидела воочию, как душа Филиппа Вахтера поднимается по переливающемуся всеми цветами мосту на небо. Преданный друг, она провожала душу несчастного от ближнего края все выше и выше. И вдруг… И вдруг повисла мертвая тишина. Исчезли все звуки вокруг. Или тишина оглушила только Эльфриду? Поскольку прямо под радугой, по самому ее центру, чуть в сторонке от провожающих, но не так уж далеко, чтобы оказаться здесь случайно, стоял молодой мужчина. Мужчина, который был ей знаком. Мужчина, которого за день до убийства хозяина она видела с ним в доме.
Нет, в том, что к Вахтеру приходили гости, само по себе не было ничего особенного. Вот только всех его гостей — и друзей, и господ со службы — она знала в лицо. А этого нет. И еще: ее хозяин, как водится, приглашал таких посетителей в те дни, когда она занималась хозяйством. И уберется, и не помешает, потому как в остальные — приходили женщины. Нет, нет, своими глазами она «прихожанок» не видела, правда, иной раз ей попадались под руку то шелковые трусики, то чулочек, когда на другой день она начинала уборку. Но сплетен она не разносила — упаси Боже! Да и кому какое дело, господин Вахтер человек еще молодой, неженатый, мало ли кого он принимает.
А вот с этим мужчиной все обстояло не так. Вахтер неожиданно отпустил ее после обеда, сказав, что у него важные дела. Она не стала выспрашивать, не в ее это духе — совать нос в чужую жизнь. Но любопытство разбирало. И, закупив продукты, она вернулась, потихоньку, чтобы не мешать. Из гостиной услыхала громкие голоса и — чисто случайно — увидала в щелочку этого парня, который теперь стоял под радугой.
Он еще тогда показался ей каким-то зловещим. Черные глаза и черные густые брови — это она и сейчас видела. Волосы тоже черные и какие-то взъерошенные. А еще ей бросилось в глаза, что он был ужасно длинным, прямо-таки жердь. Эльфрида даже слегка струхнула и постаралась как можно быстрее унести ноги, к тому же и господин Вахтер мог ее заметить, а ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она за ним шпионит.
И все это только сейчас пришло ей в голову! Но она тут же нашла себе оправдание и списала такую забывчивость на возраст. А теперь вот тот самый молодчик стоит в нескольких метрах от нее и кажется каким-то странным. Сначала она не поняла почему. А потом ее осенило: на его лице не было и следа скорби.
И что ей теперь делать? Лихорадочно соображая, она вдруг вспомнила слова господина комиссара, сказанные в конце визита: «Если что-то вспомните, сразу сообщите мне, даже если вам это покажется несущественным». Несущественным «это» ей не казалось.