Убийство Халланда

Мягкий, темный? Нельзя, чтобы это звучало маняще, мне же страшно, по-настоящему страшно. Я училась уживаться со своим телом с момента рождения и всегда полагала, что это приходится делать всем остальным, с большим или меньшим успехом; все же ты с ним знакомишься, бывает даже, не без некоего мимолетного удовольствия. Я переживала разное. Но вот это было для меня внове. Наверное, мне никогда раньше не доводилось испытывать страх. Хотя нет. Когда Халланд лежал на площади. Конечно же, я испугалась, только я этого не сознавала, и казаться мне тоже ничего не казалось, я же не знала, что произошло. Ну а здесь, в поезде, мое тело заговорило помимо меня. Параноидальный зуд меж лопаток на купальном мостике в сравнении с этим — ничто. Однако же и это было — ничто. Я упала в обморок. Нет. По-моему, это называется blackout. Я отключилась на одну или десять секунд, а может, на дольше. Я сидела, привалясь к соседу, он легонько меня потряхивал, его щетинистые усы кололись.

— Я хочу наружу, — сказала я.

— Туда нельзя, — ответил он.

— Но если я хочу, — повторила я. — И мне сейчас необходимо позвонить, это срочно.

— У тебя клаустрофобия, — сказал он, — я знаю, что это такое, мне и самому что-то не хватает воздуха.

— Я хочу наружу!

Сев прямо, я осторожно повернула голову и попыталась встать — он не поднялся, я стала было перелезать через его ноги, но он перехватил меня.

— Отпусти! — сказала я.

На нас, ясное дело, глазели, мне захотелось сесть обратно на свое место, и помалкивать, и беспокоиться насчет поездки, как все нормальные люди, но уже было поздно.

Тут поезд дернулся и пошел. Я ударилась подбородком о голову соседа, изо рта у него пахло яйцами, я выпрямилась — и рухнула в проход. В тот же миг у меня засигналил мобильный. Я открыла сообщение прямо на полу. Оно было от Халланда. Там стояло то же самое: Где ты? Я принялась звонить ему. Я сидела на полу и ловила ртом воздух, как после длинной пробежки. Слушала гудки и видела его перед собой: в машине, а может, у Перниллы, на узкой постели — лежит смотрит на плакат с Мартеном Герром, висящий перед ним как алтарный образ, дома в гостиной, с биноклем возле окна. Он не отвечал.

29

Тогда Шахрияр сказал брату своему Шахземану: «Хочу увидеть это своими глазами!»

«Тысяча и одна ночь»

Фундер сказал: успокойся и хорошенько подумай, Фундер не перепугался, как я, — я перевела дух и спрятала телефон. Домой со станции я ехала в сосредоточенном молчании, без песен, у меня было ощущение, будто я неживая, будто мое тело обложено ватой, в то время как рассудок говорил мне, что я не мертвая и не умираю, что Халланд умер и тот, кто отправил мне сообщение, не Халланд. Меня то всю обкладывало ватой, то бросало в жар. Когда бросало в жар, я делалась невесомой, словно меня и впрямь уже не было в живых. Потом начиналось удушье. Но я ехала. В сосредоточенном молчании, с таким чувством, что нахожусь на ничейной полосе и что меня не существует.

Как работал мой мозг? Не знаю. Я писала и издавала, с промежутком в несколько лет, сборники новелл, это то, чем я занималась. Как это у меня выходило? Уже трудно сказать. Я много читала, помногу гуляла, я часто оставалась одна, поскольку Халланд был в поездках. Иногда мы с ним ездили вместе, но не когда он работал. Я жила по большей части на его деньги, но не слишком об этом задумывалась. Даже теперь и то не задумывалась. Я сидела в машине на площади, не в силах подняться и идти в дом. В окнах у Брандта было темно. В моих — тоже. У меня вырвалось: «Ох!»

Я вынула из сумки мобильный. Проверила, затаив дыхание. От Халланда — ничего. Шесть пропущенных звонков от Фундера и одно эсэмэс. Ясно мыслящий Фундер писал: «Не выключай свой мобильный. Тут же звони нам, если абонент снова выйдет с тобой на связь». Абонент. Фундер такой правильный. И загорелый. Я позвонила Брандту. Никто не отвечал. У него темно, где же он? И где Гость? Эбби была в Англии. Халланд лежал на кладбище. Я выключила и убрала мобильный, достала из сумки конверт и ксерокопию и распахнула дверцу, чтобы зажегся свет. Мне достаточно было прочесть заглавие и пробежать глазами первую страницу давнишней новеллы. Чудесное схождение с колеи. Написано мной. Я вспомнила и без труда узнала. Говёха. Схождение с колеи. Все понятно. Это же обо мне.

У меня вырвалось: «Ох!»