Убийство Халланда

— Там куча записных книжек. Не дневников, я таковые не веду, но… понимаешь, мне казалось, я столько всего должна тебе рассказать. Ты подрастала, ты не хотела меня видеть, поэтому я стала писать тебе. Ну и… вот. Ну и…

— Извини, — сказала моя дочь, — но, по-моему, в этом есть некая патология.

Я смешалась. Тотчас же. До этого я никогда не задавалась вопросом, что это значит, как это будет воспринято, я видела перед собой Эбби, ребенка.

— Что ж, пожалуй, это и впрямь патология. И я до сих пор не вылечилась, то есть я имею в виду… Даже и не знаю… Не читай их, иначе нам обеим будет очень неловко. Тем более мы же друг друга не знаем, это написано тебе — какой ты была тогда.

— О чем ты, к примеру, хотела мне рассказать?

Я призадумалась.

— К примеру, я часто была уверена, что у меня эротическое переживание, а на самом деле я целовала дверь.

— Мама!

— Да-да. Я как-то ночевала вместе с друзьями… я была в переходном возрасте… вернее, уже под самый конец, мне было, по-моему, девятнадцать. Я лежала целовала парня, от которого была без ума, я думала, это его плечо.

— А это была дверь?

— Нет, это был мой спальный мешок. Из гладкого такого материала, как кожа на плече у молодого человека.

— Перестань!

— Я вообразила, что такое впоследствии рассказывают своим дочерям. Ну и записала это.

— Но их так много… — Она потерянно показала на потолок, и я сразу же почувствовала себя такой же потерянной. Кому охота все это читать? Никому, даже мне.

— Ты знаешь, кто такой Мартен Герр? — спросила я. — Он лежит свернутый наверху, в кабинете у Халланда. В этом доме нет ни одной стены, на которой уместился бы этот монстр.

— Что-что? — сказала Эбби.

— Мартен Герр оставил свою семью и родную деревню. Потом появился Арно дю Тиль, и выдал себя за Мартена Герра, и всех одурачил, в том числе и его жену. Быть может.

— О чем ты?

— Ты узнаешь меня? — спросила я.

— То есть как это?

— Ты узнаешь? Меня? Разговариваю ли я в точности как твоя мать, когда ты была маленькой? Стала ли я человечнее, или я по-прежнему чудовище, или же все наоборот, или кто я вообще такая, может быть, ты мне скажешь?

Она долго молчала.

— Ты немножко малахольная, — произнесла она.

— А ты влюблена, — сказала я. — Мне бы так.

27

Звонок.

Мистер Смит. Э-э, звонят.

Миссис Смит. Значит, там кто-то есть. Пойду погляжу.

Эжен Ионеско «Лысая певица»[36]

Мой дедушка умер. Я не плакала. Эбби все еще была у меня, когда ей позвонила моя мать и сообщила об этом. Мне она не позвонила, но теперь я и так узнала. Если подумать, вероятно, она была на меня в претензии, потому что я не сказала ей, когда будут хоронить Халланда. Это было бы вполне в ее духе — попробовать отплатить мне за его похороны, сравняв счет. Эбби хотелось лететь вместе со мной, но меня это ничуть не растрогало. Я вовсе не жаждала видеть мать, а после того как я услышала дедушкин голос по телефону, я перестала тосковать по нему. Он был брюзгливым и злобным. Он был ласков ко мне, когда я была ребенком, а вообще он был брюзгливым и злобным, я об этом забыла и вспомнила, только услыхав, как за две минуты он пять раз назвал меня «моя девочка». Я прикинула, что практически у меня нет возможности присутствовать на похоронах. Они в понедельник, а в воскресенье во второй половине дня мне предстоит доклад в Ютландии, поэтому я тут же убедила себя, что в Рединг мне успеть будет сложно. Если уж я не смогла преодолеть себя и объяснить устроителю, что у меня умер муж, то тем более мне не хотелось отказывать ему под предлогом смерти дедушки. Проще всего туда поехать и сделать как мы договаривались, тогда отпадет необходимость посвящать постороннего человека в прозу моей жизни. Я действительно попала на обложку утренней газеты, правда заголовок гласил: писатель в горе. Это мог быть кто угодно, к тому же лучше всех на снимке получилась Пернилла. Эбби спросила, кто это. Я сказала лишь: «Неужели ты читаешь такие газеты?»

Я передала Фундеру ноутбук Халланда, однако не стала им говорить про ту комнату. Оно и не понадобилось, в полиции они свое дело знают. В среду утром позвонила Пернилла и сказала, что они там и хотят осмотреть комнату Халланда. «Ну так впусти их, — сказала я, — у них есть свой ключ».

Какое освобождение — сесть в поезд и уехать, мне только и нужно было что подхватить сумку, которую, как научил меня Халланд, я всегда держала наготове для подобных поездок; в поезде я вынула и поставила на зарядку мобильный и стала решать газетный кроссворд, стараясь поменьше думать.

БОЛЬ — РЕЗЬ, ВСКРИК — АХ, НИЗИНА — ДОЛ, ПОПОЛАМ — ПОРОВНУ, САМЕЦ — КОБЕЛЬ.

Пришло эсэмэс от моего редактора, одного из немногих, у кого был мой мобильный номер. Он не смог дозвониться до меня по обычному телефону, не позвоню ли я ему. Сообщение было отправлено в тот день, когда умер Халланд. Я его стерла.