Убийство Кирова: Новое расследование

Ни за что не догадаться ни по одной из многочисленных ссылок Лено на книгу Жукова или на его важную статью в «Вопросах истории» (2000 г.), что Жуков сделал вывод на основании фактов, что Енукидзе действительно замышлял заговор против Сталина, ни что Жуков смог привести огромное количество доказательств в подтверждение этому предположению, к которому он приходит лишь с большой неохотой и к концу своей статьи. Не информирует Лено своих читателей и о том, что если Жуков прав, то это опровергает собственную гипотезу Лено о том, что Николаев был «убийцей-одиночкой», ибо Енукидзе признался, что был главным игроком в заговоре правых, троцкистов и зиновьевцев с целью убийства Кирова.

Разумеется, Сванидзе был обязан сообщить информацию о таком заговоре, более того, организованном таким высокопоставленным и настолько доверенным лицом, каким был Енукидзе. Поэтому отрывок, который цитирует Лено, чтобы проиллюстрировать «жестокое политическое соперничество» среди «сталинистской элиты», выполняет свою задачу — но совсем иначе, нежели планировал Лено. Он в большой мере подкрепляет другие факты, что оппозиционные заговоры 1930-х годов были реальны и серьезны, таким образом косвенно помогая опровергнуть тезис Лено об убийстве Кирова.

После обрисовки в общих чертах попытки Сталина расследовать возможную фабрикацию дел ОГПУ (которое вот-вот преобразуют в НКВД) и побеспокоиться о том, чтобы получить квалифицированных прокуроров, Лено утверждает:

Для Сталина акцент на «революционную законность» имел отношение к установлению порядка и контролю над НКВД и необязательно с заботой об уменьшении насилия со стороны государства (Л 143).

Можно было бы возразить, что «контроль над НКВД» — это как раз и есть попытка «уменьшить насилие со стороны государства». Вдобавок нам нужно спросить: «Откуда Лено вообще может знать, каковы были мотивы Сталина?». Лено допускает, что у Сталина скорее были бюрократические мотивы, а не какие-то иные, к которым могли благожелательно отнестись читатели, такие как уменьшение насилия. Это демонстрирует, что снова задействован двойной антикоммунистический стандарт Лено. Политику не-коммуниста, который бы проявил внимание к расследованию фальсификации дел полицией и привлечению квалифицированных прокуроров, по-видимому, похвалили бы.

Двумя страницами далее Лено снова «сканирует телепатически» Сталина. Упоминая, что Ягода хотел, чтобы Леонида За-ковского назначили на должность в Ленинградский НКВД, Лено замечает, что

Сталин восхищался Заковским за его подход к наведению общественного порядка с помощью тактики выжженной земли (Л 145).

Это утверждение несет вообще неясный смысл. Это все лишь попытка показать Сталина как человека «восхищающегося» чем-то «плохим», то есть «наведением общественного порядка тактикой выжженной земли». Чем бы это ни было, едва ли это может быть хорошим. Лено никак не подтверждает это заявление и не объясняет, почему Сталин «восхищался» Заковским или даже «восхищался» ли он им вообще. Этот отрывок просто выставляет напоказ предубеждения Лено.

Еще один пример игр в «психологию» — фактически оскорбление (навешивание ярлыков) — со стороны Лено (с. 256):

Советский лидер был подозрителен и злопамятен (таил злобу на других).

Откуда Лено знает об этом? Не спрашивайте! Это незначительный пример по сравнению со многими другими, такими как следующий:

Ясно, что Сталин в начале 1930 х годов склонялся к методичной слежке за бывшими оппозиционерами и подавлению любого намека на непокорность с их стороны (Л 277).

Однако в соответствии с документом, который цитирует Лено, это не имеет никакого отношения к «слежке за бывшими оппозиционерами». Редколлегия «Большевика», ведущего журнала партии, предложила опубликовать письмо Энгельса. Сталин написал довод, неодобрительный в отношении письма Энгельса и предлагающий его не публиковать, и этот документ был затем одобрен Центральным Комитетом. Само письмо Энгельса не опубликовали, а вместо него Зиновьев, эксперт по международным делам в редколлегии, написал статью, в которой резюмировал его содержание. В ответ Каганович несколькими днями позже заявил, что Зиновьев должен был написать объяснение (но он еще не сделал этого), и в то же самое время сказал, что сам он статью Энгельса не одобрил.