Убийство Кирова. Политические и уголовные преступления в 30-х годах

К назначенному времени поехал к М. С. Чудову. Заседание происходило в его кабинете, который он занимал с октября 1934 года на 3-м этаже, а через комнату Н. Ф. Свешникова находился и новый кабинет С. М. Кирова. Собралось человек 20–25 руководящих работников области и города. Кто был — всех не перечислю, но отлично помню, что были И. Ф. Кодацкий, П. И. Струппе, П. А. Ирклис, А. Д. Михельман (Севзапсоюз), Н. А. Супонов (Госбанк), А. А. Иванченко (облторготдел), А. М. Иванов (облплан), И. М. Русанов (горплан), П. Н. Королев, Н. Г. Федотов (обком), Ф. С. Итс (отдел заготовок), М. Н. Зернов, кто-то из ЛСПО (Ленинградский союз потребительских обществ) и другие. Секретарствовала, как обычно в обкоме, стенографистка Надежда Сергеевна Кудрявцева. Во время заседания комиссии два раза Чудову звонил Киров, интересовался ходом работы и некоторыми текущими делами. Из этих разговоров было понятно, что Киров дома готовится к докладу и у него нет намерения приехать в Смольный. Таким образом, мы знали, что Киров должен прямо из своей квартиры проехать во Дворец Урицкого (Таврический) к 18.00, к началу работы актива.

И вдруг в пятом часу мы слышим выстрелы — один, другой… Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы; слева подмышкой — канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука ее уже не держит. Киров недвижим, ни звука, его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ноги примерно в 10–15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15–20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, руки его раскинуты, в правой находится револьвер. Между подошвами ног Кирова и этого человека чуть более метра, что несколько превышает ширину входной двери приемной Чудова, где находился его секретарь Филиппов.

Подбегаю к Кирову, беру его за голову… шепчу: «Киров, Мироныч». Ни звука, никакой реакции. Оборачиваюсь, подскакиваю к лежащему преступнику, свободно беру из его расслабленной руки револьвер и передаю склонившемуся А. И. Угарову. Ощупываю карманы убийцы, из кармана пиджака достаю записную книжку, партийный билет… Угаров, через мое плечо, читает: «Николаев Леонид…» Кто-то из подбежавших хочет ударить ногой этого Николаева, но мы с Угаровым прикрикнули на него — необходимо честное следствие, а не поспешное уничтожение преступника.

Молча, в глубокой скорби стоят, склонив головы над Кировым, Кодацкий, Чудов, Ирклис, Струппе и другие. Секретари сообщают в НКВД, вызывают Медведя, санчасть. Запыхавшись, подходит отставший в большом коридоре охранник Кирова — Борисов. Вызываем медицинский пункт Смольного. Прибегают медики, захватив с собой сердечные средства, подушку с кислородом. Прибегает Медведь, в расстегнутом зимнем пальто, без шапки. Он в полной растерянности. С ним приехал начальник санчасти НКВД С. М. Мамушин. Надо поднять Кирова и перенести в его кабинет. Вызваны профессора и следственные власти. Все это происходит в какой-то короткий, но страшно напряженный миг.

Теплится надежда, решаем поднять безмолвного Кирова и перенести в кабинет. Чудов, Кодацкий, Зернов и другие бережно берут тело Кирова, я поддерживаю его голову, из затылка сочится мне на руки кровь. Вносим через приемную в кабинет, кладем на стол заседаний. Расстегиваю воротничок гимнастерки, снимаю ременный кушак, пытаюсь найти пульс, и, кажется, как будто нашел его… Увы… Пробуем кислород… безнадежно…

Наконец один за другим прибывают врачи: первым приехал профессор-кардиолог Георгий Федорович Ланг, следом за ним профессор-хирург Василий Иванович Добротворский. Осматривают… Лица их настороженны, без выражения надежд. Суровый по натуре, резкий Добротворский первым заявляет, что положение безнадежно. Более деликатный, более мягкий Г. Ф. Ланг, которого я хорошо знал по совместной работе в 1915–1918 годах в 146-м петроградском лазарете, подходит ко мне и тихо говорит: «Бесполезно, exsitus»[28]. И все же врачи пытаются бороться за бесценную жизнь Мироныча. Появляется и третий профессор, тоже хирург — Юлиан Юстинович Джанелидзе. Он подходит к Кирову и сразу же обращается к коллегам — надо составить акт о смерти.