Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

— Подождем, пока похороны не закончатся.

— Зачем? Или хотите, чтобы я позвонил Хартманну и попросил у него разрешения?

В двери возник Букард.

— Лунд, — буркнул он, ткнув пальцем в сторону своего кабинета.

— А что насчет меня? — спросил Майер.

— Что насчет вас?

Лунд пошла за Букардом, довольная, что есть повод сбежать от дыма сигариллы.

— Ответ «нет», — сказала она еще до того, как Букард успел вымолвить слово.

— Послушай меня…

— Я готова помогать вам по электронной почте. Или по телефону. Могу даже прилететь разок ненадолго.

— Дай же мне сказать, — взмолился шеф. — Я не об этом. Ты проверяла отца?

— Конечно проверяла.

— Что нашла?

Она свела брови, вспоминая:

— Ну, в общем, ничего интересного. Мелкие правонарушения: воровство по мелочи, драки в баре. И все это было двадцать лет назад. А что?

Букард налил себе воды. Выглядел он старым и больным.

— Мне позвонил один пенсионер — бывший главный инспектор отдела. Видать, скучает на пенсии и от нечего делать читает газеты. — Он передал ей записку. — Так вот, он утверждает, будто Бирк-Ларсен был опасен. По-настоящему опасен.

— Что-нибудь связанное с сексуальным насилием?

— Такого он не слышал. Но говорит, что мы и половины об этом парне не знаем.

— И что из этого? Мы проверяли, у него твердое алиби. Это не мог быть он.

— Ты уверена?

«Уверена». Да, все хотели быть уверенными. И никто не был. Потому что люди врут — другим, а порой и себе самим. Даже она.

— Я уверена, — сказала она.

По кухне гонялись друг за другом мальчики с машинками, подаренными Вагном Скербеком. Тайс Бирк-Ларсен — в черном костюме, выглаженной белой рубашке, черном галстуке — говорил по телефону. О термосах и столиках, о бутербродах и напитках.

Антон споткнулся, столкнул на пол вазу. Последний букет из цветов Нанны. Розовые розы, от которых остались почти одни стебли. Оба брата тут же замерли, встали бок о бок с опущенными головами и ждали, когда разразится гроза.

— Идите в гараж и ждите там, — велел Бирк-Ларсен. Не строго.

— Я не хотел… — начал оправдываться мальчик.

— Идите и ждите в гараже! — На стуле лежала их одежда. — И не забудьте свои куртки.

Когда они ушли, стали слышны новости по радио. И самое первое сообщение было об отпевании Нанны в церкви Святого Иоанна. Как будто теперь она принадлежала им всем, а не своим родным, с которыми она сидела за этим столом, в ярком свете дня, думая, что так будет всегда.

— Очень многие пришли туда, чтобы почтить память Нанны, — говорил диктор. — Перед церковью…

Он выключил радио. Постарался утихомирить свои мысли. Позвал:

— Детка?

Слово из прошлого. Так он звал ее с той еще поры, когда она была веселой, безбашенной девчонкой, жаждущей острых ощущений. Мечтала выглянуть в реальный грубый мир, за пределы среднего класса, которому принадлежала ее семья.

Он отчетливо помнил ее. И себя тоже. Бандит, вор. Законченный негодяй. Тогда он начал уставать от такой жизни, стал искать опору. Захотел сам быть для кого-то опорой.

— Детка?

С первого взгляда он знал: он хочет быть опорой для нее. И она спасла его. Взамен… Семья, дом, маленькое, но свое дело, созданное с нуля, с его именем на логотипе. Казалось, что это много. Он и не надеялся, что сможет дать ей столько.

Она не отвечала. Он зашел в спальню. Пернилле сидела на кровати голая, сгорбившись. На ее левом плече, по-прежнему яркая и синяя, как в самый первый день, горела вытатуированная роза. Он помнил, как она отправилась в хипповое заведение в Христиании. Они тогда баловались травкой, а он еще и приторговывал, хотя скрывал это от нее. Татуировкой Пернилле хотела сказать ему: «Теперь я твоя. Часть твоей жизни, часть тебя». Он возненавидел синюю розу сразу и навсегда и никогда не говорил ей об этом. То, что ему было нужно от нее, она принимала за данность и не ценила: ее порядочность, ее честность, ее прямота. Ее бесконечная способность любить его — любить слепо и необъяснимо.

— Нам пора.

На кровати вместе с нижнем бельем лежало черное платье. Рядом черная сумка, черные колготки.

— Я не могу решить, что надеть.

Бирк-Ларсен уставился на одежду, разложенную на кровати.

— Я знаю… — начала она.

Ее голос сорвался, покатились по щекам слезы. Он слышал свой немой крик.

— Это не имеет значения, да, Тайс? Все это не имеет значения. — Как что-то чужое, она ощупала свои каштановые волосы. — Я не могу. Я не могу туда ехать.

Он изо всех сил старался придумать, что сказать.

— Может быть, Лотта тебе поможет.

Она не слышала. Взгляд Пернилле был прикован к зеркалу: в нем — обнаженная женщина среднего возраста, с начинающим дрябнуть телом, отвисшими грудями. С животом, растянутым детьми. Плата за материнство, как и должно быть.

— Не забудь про цветы… — прошептала она.

— Не забуду. Мы справимся.

Бирк-Ларсен нагнулся, поднял черное платье, протянул ей.

— Мы справимся с этим, — повторил он.

Внизу Вагн Скербек возился с мальчишками — на этот раз не в красном комбинезоне, а в черном свитере, черных джинсах. И с серебряной цепью на шее.

— Антон, это всего лишь ваза, не волнуйся ты так.