Убийство Маргарет Тэтчер

Беттина, которая берет кровь в подвале, спросила: «Что ты имеешь в виду? Какой еще зомби?» — «Все просто, — ответила я. — Понадобится дурман, мука из рыбы фугу, травяной коктейль по семейному рецепту. Поишь этим пойлом человека, потом прикапываешь на время, потом выкапываешь обратно и бьешь по голове, чтобы оглушить; и зомби готов. Ходит, разговаривает, но свободы воли у него больше нет».

Я рассуждала об этом беззаботно, но одновременно, признаю, запугивала сама себя. Беттина оглядела меня, выискивая признаки подступающего безумия; ее красивые губы разошлись, точно половинки разрезанной ягоды клубники. И миссис Батхерст тоже присмотрелась ко мне; ее нижняя челюсть слегка отвисла, свет отразился от золотых пломб, поставленных задешево доктором Кусь-Кусь, нашим стоматологом.

— Да что с вами? — воскликнула я. — Вы не читаете «Нью сайентист»?

— У меня слабое зрение, — ответила миссис Батхерст. — И вообще, я предпочитаю телевизор.

А Беттина и подавно — покупает только «Хелло!». Она из Мельбурна, и у нее нет чувства юмора (да и прочие чувства отсутствуют). «Зомби? — переспросила она, тщательно артикулируя звуки. — Я всегда думала, что зомби водятся там, где режут тростник под жарким солнцем. А никак не на Харли-стрит».

Миссис Батхерст покачала головой.

— По ту сторону могилы, — сурово проговорила она.

Доктор Перелом (первый этаж, второй кабинет слева) как раз проходил мимо.

— Ну и ну, сестра, — поразился он. — Что у вас за разговоры такие?

— Она имеет в виду тайну жизни и смерти, — объяснила я Перелому.

Миссис Батхерст вздохнула.

— Да какая уж тайна на самом-то деле…

Беттина работает в подвале, как я упоминала, берет пробы для лаборатории. Пациенты приходят от врачей со всей Харли-стрит, приносят бумажки с накорябанными на них значками — они обозначают, какой именно анализ крови требуется. Беттина выдавливает по толике крови в стеклянные трубки и приклеивает ярлычки. Клиенты, которых я отправляю к ней, выглядят плохо, очень плохо. Им не нравится процедура, но что с того? Подумаешь, укол иголкой. Ну да, у нас внизу время от времени проводятся настоящие вивисекции; Беттина, конечно, с прибабахом, но с работой своей справляется на «отлично» и никого не выгоняет на улицу в крови с головы до ног. Всего разок, этой весной, какая-то девушка, помню, остановилась у моей клетушки и жалобно охнула: у нее по локтю ползла тонкая струйка крови, стекала к набухшим синим венам на запястье. Лет семнадцать, вся такая анорексичная и анемичная. Кровь у нее, наверное, должна быть такой же бледной, как она сама, хилая и зеленая, — но вот облом: была она вызывающе алой и свежей на вид.

Я выскочила из своей клетушки, приобняла пациентку за плечи. В мае мои руки были теплыми и твердыми. «Иди обратно, — велела я, — откуда пришла, и попроси Беттину дать тебе новый пластырь». Она послушалась. А тут случилась миссис Батхерст, шла по коридору с посудиной для почек в руке. Вылупилась на нас, а затем оперлась на стену, сохраняя равновесие. Изможденная и бледная, почти как пациентка.

— Боже мой! — изрекла она. — Что стряслось с этой девчушкой?

Пришлось налить миссис Батхерст чаю. Потом я спросила:

— Если вас воротит от крови, зачем вы пошли в медсестры?

— Нет, — возразила она, — обычно я так не реагирую. — Обхватила чашку обеими руками, сжала пальцы. — Просто она застала меня врасплох. Было так неожиданно…

Беттина — рыженькая, веснушчатая, вся такая сдобная. Когда она садится, белый халат расходится, короткая юбка задирается, обнажая по-детски пухлые коленки. Она из тех, про кого говорят, мол, все при ней и умом не блещет, но почему-то вечно жалуется на проблемы с мужчинами. Ее частенько вызывают наружу, но потом происходит что-то странное — в смысле, никакого продолжения. Местные мужики охотно приглашают в какой-нибудь шумный паб, к другим парням, и — ну, я думала, в Европе все иначе, говорит она. В пабах они обсуждают автомагистрали. Всякие развязки, скорость от перекрестка до перекрестка, дорожные работы на пути и тому подобное. Ближе к ночи, после нескольких пинт, принимаются твердить, что ненавидят «Арсенал», да, ненавидят «Арсенал». Бармен намекает, что пора уходить; Беттина тоже уходит, проскальзывает по стеночке от дамской комнаты к ближайшей двери. «Не хочу, — говорит она, — совсем не хочу слюнявых поцелуйчиков и жадных лап».

В начале лета она стала повторять, что мужчины того не стоят. Телевизор приятнее, не такой предсказуемый. И можно свернуться калачиком на диване под какой-нибудь сериал.

— Все равно тебе нужно хобби, — сказала миссис Батхерст. — Что-то такое, чем можно заняться в свободное время.

Беттина носит на шее серебряный крестик, а цепочка тонкая, как нитка. «Рано или поздно порвется», — уверяет миссис Батхерст.