Убийство на Аппиевой дороге

— С кем?

— С Лицинием; он жрец, вернее, помощник жреца; его работа — перерезать горло жертвенному животному, пока жрецы возносят молитвы и воскуряют благовония. Ещё он держит мясную лавку и нечто вроде закусочной в галерее у ипподрома — там он торгует в свободное от службы в храме время. Довольно удачное совмещение профессий, ты не находишь? Думаю, немалая доля мяса животных, принесённых в жертву богам, оказывается за соответствующие деньги в желудках у смертных. Но для жреца этот Лициний вполне порядочный человек. Я познакомился с ним за несколько дней до того, как сенат решил назначить меня единственным на этот год консулом. Однажды вечером Лициний явился к воротам моей виллы и потребовал у моих телохранителей немедленно пропустить его ко мне — как он уверял, ради моей же безопасности. Должен тебе признаться, я не сразу решился подпустить к себе человека, наловчившегося перерезать горло!

Помпей снова отхлебнул вина и продолжал.

— Его товар пользуется наибольшим спросом среди телохранителей и гладиаторов, которые всегда ошиваются на ипподроме; его заведение служит своеобразным клубом для тех, кто любит поесть хорошего мяса. В тот день к нему заявилась целая компания, чтобы потешить душу кровяными колбасами и вином. Они довольно быстро опьянели — по словам Лициния, от крови не меньше, чем от вина — и проговорились, что Милон с их помощью намеревается меня убить. А когда заметили, что мясник подслушивает, то прижали его к стене, уткнули ножи под рёбра и пригрозили убить, если проболтается.

— Дождавшись, чтобы все разошлись, он закрыл лавку и примчался ко мне. Я выслушал его, а затем пригласил Цицерона и велел Лицинию повторить всё в его присутствии. Мне хотелось знать, что Цицерон сможет сказать в защиту Милона. Прежде чем Лициний успел добраться до середины, Цицерон перебил его и стал обвинять во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Обозвал его убийцей, маскирующимся под жреца; кричал, что на руках у него больше крови, чем у всех тех, кого он оговаривает, вместе взятых; что Лициний, скорее всего, сам наёмный убийца, подосланный ко мне и взявшийся меня убить, потому что он на грани разорения, и ему позарез нужны деньги.

— Улавливаешь, Сыщик? Откуда Цицерону столько знать о каком-то мяснике с ипподрома? Когда он успел подготовить все эти обвинения, если не было никакого заговора? Нет, заговор был, и Цицерон это знал. Пойми меня правильно, Сыщик: я далёк от мысли считать Цицерона участником покушения на меня. Но телохранители Милона, должно быть, предупредили своего господина, что мясник их подслушал, а Милон кинулся за советом к Цицерону; так что Цицерон не слишком удивился, увидев Лициния. Когда же мясник поднял тунику, чтобы показать, где гладиаторы ткнули его ножом под рёбра, Цицерон взревел не хуже осла. «Эта царапина? — завопил он. — Думаешь, мы поверим, что гладиатор, боец вот так легонько тебя царапнул? Что эта царапинка — от гладиаторского ножа? Да ты сам поцарапал себя заколкой своей жены! Даже заколкой можно царапнуть сильнее! Для мясника ты на удивление боишься вида крови — особенно своей собственной крови!»

— Пока Цицерон так распалялся, мне доложили, что пришёл посетитель; он назвался другом Лициния и просит разрешения повидаться с ним. Я разрешил им поговорить в передней; но, конечно же, послал одного из своих телохранителей незаметно наблюдать за ними. Конечно же, «друг» пытался Лициния просто-напросто подкупить. Здесь, в моём доме! Я отправил Лициния домой, дав ему надёжную охрану; а «друга» запер у себя. Да только друг этот сам ничего не знал. А Цицерону я велел убираться с глаз моих, пока я его не придушил.

— И чем дело кончилось?

— Я поднял вопрос в сенате. Милон заявил, что большинство гладиаторов, о которых шла речь, он никогда и в глаза не видел. Некоторые, правда, прежде были его рабами, но он давно отпустил их на волю и не несёт за них никакой ответственности. Как граждан, хоть и не свободнорождённых, их нельзя было подвергнуть допросу под пыткой; а сами они ничего не сказали. Милон предположил, что Лициний, должно быть, подслушал пьяную болтовню и всё перепутал. Опровергнуть его мне было нечем, так что на том дело и кончилось… по крайней мере, пока. — Помпей устремил взгляд туда, где раскинулся город. — Может быть, ты сумел бы докопаться до правды, если бы был здесь.

— Поверь мне, Великий, я предпочёл бы находиться здесь, а не там, где находился.

— Я знаю, что тебе пришлось тяжело. И не забуду, что ты пострадал у меня на службе. Но поверь мне, Сыщик: быть Помпеем Великим иной раз нелегко.