Убийство на дуэли

— Скажите, господин доктор, — дядюшка взял серебряными щипцами кусочек колотого сахара и бросил его в чашку, только что поставленную перед ним Настей, — вот вы говорите, что на дуэли присутствовали первый раз, а…

Договорить дядюшка не успел. В столовую вошел Бакунин и остановился. По его виду было ясно, что садиться за стол он не собирается.

— Убита княжна Голицына, — спокойно сказал Бакунин.

Глава сороковая НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, НЕ ВЕРЮ!

Потрясающая новость. — Опять таинственная пуля? — Решительные действия, предпринятые дядюшкой. — Пинкертоны дядюшки. — Старик, мол, выжил из ума. — Удивлен и огорошен. — Вот как, брат ты мой, повернулось. — Неужели вариант с наследством? — Точный удар.

Все замерли. Настя оторопело посмотрела на барина и, ойкнув, едва успела закрыть краник самовара, оставленный ею на мгновение.

— Акакий, поедешь с доктором на Касьянов луг. Возьмите в гараже авто и шофера. Осмотрите все — есть ли мельница, если нет, где она находилась, куда делась. Съездите в деревню, расспросите о мельнице. Князь, мы едем к приставу Полуярову. Он доставит Югорскую, Кондаурова Григория Васильевича и княгиню — их нужно допросить для составления протокола.

Бакунин отдавал ясные, четкие приказания. Убийство княжны, видимо, сразу же дорисовало для него какие-то ранее или неизвестные, или скрытые детали общей картины. Конечно же, я не мог в ту минуту мыслить так трезво, как Бакунин. Я видел перед собой лицо княжны. И видел так отчетливо, что мог бы самым подробнейшим образом занести в свою карточку описание высокого, милого лба, прекрасных карих глаз, изящных бровей, милого носика, щек, подбородка, грациозной шеи.

В мозгу у меня звучали слова: «Нет любви? Но, князь, согласитесь, это неинтересно… Скажите, вы верите в судьбу? Отношения женщины и судьбы — всегда загадка… Меня словно уносит каким-то потоком… Вы могли бы влюбиться? Скажем, в меня? Уехать куда-нибудь, чтобы никто и никогда в этом городе не узнал и не услышал ни о вас, ни обо мне… Мы с вами видимся в последний раз… Послезавтра придите на набережную. Придете? Прощайте, князь. Я никогда не забуду вас».

— Собирайтесь, князь, мы едем к Голицыным, — как будто откуда-то издалека донесся до меня голос Бакунина.

Но я не мог прийти в себя. «Убита княжна Голицына», — еще раз услышал я слова, произнесенные Бакуниным. «Как убита? — удивленно подумал я. — Не может быть, ведь я вчера разговаривал с ней. И потом, завтра я обещал ей прийти на пристань…» Словно во сне я видел, как из столовой вышел Акакий Акинфович. Он пошел поторопить Селифана. Я повернул голову и увидел доктора. «Такая вот философическая сентенция. Вот, мол, был человек, вот его и нет», — вспомнил я. «Но речь не о человеке, речь о княжне. Ведь этого не может быть. И я обещал прийти на пристань — это ведь она сама меня просила».

Тягостное молчание вдруг прервал дядюшка:

— Опять таинственная бесшумная пуля? И ветер? — спросил он.

— На этот раз нет. Она убита ударом ножа, — ответил Бакунин.

— Антон, я тоже еду с вами к приставу, — твердо сказал дядюшка.

— Да-да, конечно, — торопливо согласился Бакунин, словно уличенный в том, что не хочет, чтобы дядюшка ехал вместе с ним.

Дядюшка тоже всегда смущался, когда дело доходило до прямого вмешательства в расследование. Поэтому он — опять же как всегда — счел нужным пояснить:

— Я нисколько не хотел бы мешать тебе, Антон, но видя, что дело, собственно, зашло в тупик, я счел нужным вникнуть и принять кое-какие меры…

— Ну что ты, дядюшка, — перебил его Бакунин. — Ты же знаешь, как я ценю твою помощь и советы.

— Вчера я вызвал Горохова и Петрова. Их сведения заставляют задуматься.

— Ну что же ты молчал? Какие сведения они добыли? — спросил Бакунин.

Горохов и Петров исполняли при дядюшке ту же роль, что и Акакий Акинфович при Бакунине. Правда, дядюшка не держал их при себе на постоянном довольствии и жаловании. Хотя он ни в чем не только не нуждался, но и ни в чем не мог бы получить отказ, тем не менее, не располагая своими собственными деньгами, дядюшка не мог тратить их на какие-либо прихоти или причуды.

А соперничество с Бакуниным и те параллельные расследования, которые он обычно вел, походили на причуду и казались таковыми даже самому Петру Петровичу. Об этом же иногда напоминал и Акакий Акинфович, правда, делал он это ненавязчиво, чрезвычайно простодушно и как-то незатейливо.

— Я знаю, — продолжал дядюшка обычный в таких случаях монолог, — тебе кажется чудачеством то, что я невольно вникаю в расследование. Ты считаешь, что старик выжил из ума…

— Позволь, дядюшка, за что такие обвинения? — наигранно возмущенно воскликнул Бакунин.