– Да так… Ничего… Вздорная идея… – растерянно сказал Холмс, словно отгоняя, как мух, какие-то лишние мысли. – Так вот, если вы и придумаете такую причину, она будет неуклюжей, литературно неубедительной, журнал наш рассказ не возьмет, и не видать нам пива с картошкой.
– Этого нельзя допустить, любезный Холмс! Кстати, не пропустить ли нам по стаканчику виски?
– Допустить нельзя, пропустить можно. Так что, Уотсон, нам придется остановиться на первой версии: убийство произошло, пока Нэдлин был в беспамятстве. Возможно, он действительно видел убийство, но почему-то принял убийцу за себя… Хм… Ну ладно. Убийца и унес с собой и нож, и безделушку. Нож мог бы и оставить.
– В газетах написано: служанка, прибиравшаяся утром в зале, что примыкает к спальне, настаивает – в спальню никто не входил, кроме мисс Элизабет. И никто не выходил – до самого крика сэра Нэдлина.
– Ну, служанка это еще не палата пэров… Зря, кстати, мы до сих пор не побывали на месте преступления. Убийца мог уйти через окно.
– В спальне нет окон.
– Ну, еще как-нибудь… Постойте, Уотсон, я, кажется, начинаю догадываться… Вы подали мне великолепную мысль! Тайна почти раскрыта, Уотсон. Но давайте на секундочку отвлечемся, я хочу завершить свои рассуждения, без которых вы не сможете сочинить рассказ. Безделушка, как мы знаем, представляет из себя полукруг со словом «
– Доделанный ключ…
– Вот именно! Обыкновенный ключ – от двери, от тайника или сундука. А подпись на кружочке – указание места. Маяк, название которого начинается с буквы «
– Черт побери, Холмс, вы тоже пришли к этой мысли! – в дверях показался инспектор Скотлэнд-Ярда, очень похожий на актера театра и кино Брондукова.
– Насчет ветчины? – осведомился Холмс.
– Насчет этих чертовых маяков! Ничего не добившись от Нэдлина, который твердит, как попугай, о раздвоении личности и о человеке из зеркала, я решил сесть и подумать. Я покушал рыбы, выпил брэнди и решил, что Джексона убил кто-то из его коллег. Смотрители маяков – народ мстительный, а Джексон, судя по тому, как часто он менял место работы, был чертовски неуживчивым малым и мог крепко кому-то насолить…
– Так вы узнали названия, Лестрейд?
– Тысяча чертей, вот список!
– Что касается ветчины, Лестрейд, тут вы абсолютно правы. Но после этого я предполагаю еще раз посетить вдову, у меня есть к ней один вопрос…
Но прежде чем Холмс задал свой вопрос, произошло небольшое происшествие, заставившее расследование, как впоследствии выяснилось, чуть-чуть споткнуться. Когда мы, уже в сумерках, входили в дом Джексона, откуда-то сверху, с притолоки, что ли. упала увесистая оглобля и ударила Холмса по макушке. Великий сыщик устоял на ногах, но удар вышиб из его памяти ту счастливою догадку, что пришла Холмсу в голову перед самым визитом Лестрейда. Постояв некоторое время на пороге и тщетно попытавшись восстановить озарение, Холмс раздосадованно произнес: «Придется все начинать сначала».
Вдова, похожая на артистку Мордюкову, и ее несчастные дета скорбно ели. На полу лежал труп Майкла. На столе стояли тушеные баклажаны, источавшие нежный аромат. У всех потекли слюнки. Холмс, явно перебарывая желание без спроса сесть за трапезу (чего он, как порядочный джентльмен, никогда бы. конечно, не сделал), извинился за вторжение, выразил несколько соболезнований и спросил:
– Миссис Джексон, сколько всего в округе маяков?
– Я уже говорила этому дебелому господину, – звучно рыгнула вдова в сторону Лестрейда, – сотни две, однако.
– И все они имеют названия?
– А как же. Как и мечи у средневековых рыцарей. У нибелунгских королей, скажем, был Бальмунг. Саксов разили, слыхали, небось?