Убийство на острове Марты

Я ничего не ответила: мне было досадно. Мы пошли в дом, сели пить чай, а меня не покидало ощущение перемены наших ролей: мой оптимизм и бесстрашие наталкивались на ее здравый смысл, хотя обычно у нас бывало наоборот, особенно во время полетов: Эсси бывала тогда отчаянной до безрассудства, а я — более трезвой и сдержанной.

По-моему, мы обе решили не обсуждать больше в тот день подробности трагедии. Ни одна из нас не хотела, даже нечаянно, задеть чувства другой, что легко могло произойти в случае продолжения темы Элджера. После неловкого молчания мы занялись — на ближайшие два часа — изучением географии. Эсси расстелила на столе карты Франции, приготовила легкую закуску, охладила бутылку вина, и мы с ней воспарили, отключившись на время от суровой прозы жизни.

Для меня, однако, это забвение не было полным — какая-то часть меня не поддавалась. Что-то со мной произошло, когда мы спускались с «Джанет Би» на берег. Слов нет, Эсси права, но даже если допустить, что Элджер виновен, то как быть с Хедер и ее дочерьми? Снова и снова я видела, как они идут к своей машине: руки Хедер судорожно обхватили худые плечи девочек, спина ее сгорбилась от неизбывной тревоги, от какого-то нового, ужасного чувства, гораздо более убийственного, чем отчаянная нужда. Случилось нечто непоправимое, я ясно видела это по ее глазам, это было самое страшное.

У меня в жизни нередко бывали положения, когда мои эмоции захлестывали разум, и я восставала против логики, против общественных установлений, против здравого смысла. Для себя я решила, что не брошу камня в Элджера, если он убил Розу Перкинс, будь то сознательно или если имелось в виду убить Грейс, она, вероятно, стоит этого; Роза Перкинс была испорченная богатством зануда; в расчет нужно принимать только Хедер и еще в большей мере девочек. Дети заслуживают лучшей участи, чем прозябание на задворках старого гаража. Они только вступают в жизнь, им нужен домашний очаг. Я решила, что располагаю вескими аргументами, чтобы убедить Грейс позволить им поселиться в бывшем помещении шофера. Элджера не взяли под стражу и не вызвали на допрос, во всяком случае пока. Нельзя арестовать человека только потому, что у него был мотив, должны быть предъявлены конкретные доказательства его вины. До Грейс Чедвик могли не дойти слухи и сплетни, которые наверняка распространяются в округе, и она не обвиняет Элджера в смерти Розы. Вряд ли Грейс знает бедственное положение семьи Элджера: он и в особенности Хедер слишком горды, чтобы рассказывать об этом.

К тому же Грейс, вероятно, напугана тем, что произошло, и, возможно, согласится теперь принять семью, само присутствие которой в усадьбе обеспечит ее безопасность. И главное, если Грейс пустит к себе Микелей, Элджер тогда не будет казаться таким виноватым. Это может значительно разрядить обстановку.

Я приняла решение никому ничего не говорить — ни Хедер, ни Эсси, а так или иначе войти в контакт с Грейс Чедвик и сделать это возможно скорее.

В тот момент мне и в голову не приходило, что она откажется встретиться со мной.

Глава 6

Я позвонила ей на следующее утро, около девяти. Вероятно, она, как и многие люди преклонного возраста, встает рано, думала я, но надо дать ей время, чтобы принять ванну и одеться, приготовившись к моему визиту, и, в ее конкретном случае, нарумяниться и положить толстый слой пудры, какой не кладет ни одна женщина после сорока пяти.

Услыхав в трубке гудки, я попыталась представить себе, как она ответит. В доме, помнится, два аппарата: один вверху, в ее спальне, там мне бывать не приходилось; другой — внизу, в парадном зале. Вот она подходит к этому, второму, аппарату, маленькая, хрупкая фигурка с белыми волосами, собранными в узел под неизменной шляпкой; шея, как обычно, закрыта высоким шарфом, чтобы защититься от вредного действия воздуха — зимой холодного, летом жаркого.

Я представляла ее в окружении предметов старинной, обветшалой обстановки: бронзовые викторианские лампы, затененные абажурами с кистями, помпезные стулья с высокими спинками, статуэтки из темной бронзы, имитирующие греческую скульптуру, пальмы в кадушках — все это смутно угадывается в слабом свете, просачивающемся сквозь тяжелые ставни, закрывающие окна со стороны проезжей дороги, обсаженной раскидистыми деревьями.

Когда она заговорила, я почувствовала неловкость — таким слабым и немощным показался мне ее голос.

— Мисс Чедвик? Говорит Маргарет Барлоу.

Последовала минутная пауза. Я подумала, что она не расслышала.

— Кто? Барлоу?

— Жена Джорджа Барлоу. — Я чуть было не сказала «вдова», но спохватилась: она могла и не помнить, что Джордж умер, это только осложнило бы дело. В прежние годы она симпатизировала Джорджу.

— Чья жена?

— Барлоу, Джорджа.

— Ах да, Джордж Барлоу… премилый молодой адвокат. Как он поживает?

— Отлично, мисс Чедвик, благодарю вас. — Я уже было собиралась сказать: он шлет вам наилучшие пожелания, но потом сообразила, что в этой ситуации моя реплика прозвучала бы слишком зловеще.