Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть

Найджел предложил собеседнику сигарету и поднес спичку. Руки у него дрожали сильнее, чем у Феликса. Чтобы выдержать этот разговор, ему пришлось притвориться, будто они обсуждают воображаемое преступление. Нанизывая факты один на другой, Найджел оттягивал неизбежный финал, когда ему или Феликсу придется решать, что делать дальше.

– Вы встретили генерала в кафе двенадцатого августа. Между тем в дневнике вы об этом не упомянули, лишь заметили, что приятно провели время на реке. Полагаю, вы умышленно написали неправду.

– Я не находил себе места от беспокойства. Вылазка в Челтнем была первым маневром в новой кампании против Джорджа, и весьма рискованным. Наверное, я плохо соображал в тот вечер.

– Да, запись от двенадцатого августа показалась мне путаной. Вы слишком горячо защищали свою теорию о нерешительности Гамлета. Это выглядело немного фальшиво. На самом деле вы хотели скрыть истинную причину вашей нерешительности – опасения, что Джордж невиновен. Несомненно, такова же была и причина колебаний Гамлета. Развивая теорию о сладостном предвкушении, вы надеялись отвлечь пытливого читателя, не дать заподозрить вас в излишней совестливости.

– Не думал, что вы догадаетесь, – заметил Феликс.

Тон, которым это было произнесено, заставил сердце Найджела сжаться: казалось, что Феликс немного обижен, словно Найджел обнаружил изъян в сюжете одного из его детективов.

– Вы возвращаетесь к этой теме позднее, когда пишете: «Я не испытываю ни малейших угрызений совести, собираясь отправить на тот свет Джорджа Рэттери». Вы хотите убедить читателя, что не совесть движет вашими поступками, но именно это читается между строк вашего дневника. Надеюсь, вы не против, что я продолжаю? Мне хочется разобраться во всем до конца.

– Как вам угодно, – ответил Феликс, снова криво усмехнувшись. – Чем дольше, тем лучше. Вспомните Шахерезаду.

– И тогда я решил, что если вы собирались подсунуть дневник Джорджу, значит, ваш план убийства на реке был отвлекающим маневром. Вы не стали бы излагать его в таких подробностях, зная, что Джордж прочтет дневник. Поэтому я спросил себя: ради чего вы все это задумали? И мой ответ таков: чтобы выбить из Джорджа признание. Я прав?

– Да, правы. Кстати, я уже догадывался, что Джордж проглотил наживку. Однажды я обнаружил, что кто-то сдвинул дневник в тайнике. Очевидно, Джорджу было недостаточно того, что я – отец убитого им ребенка. Он не осмелился открыться, пока не запахло жареным, поэтому позволил мне довести свой план почти до конца, и только когда я предложил ему руль, вышел из себя. Разумеется, он считал, что подстраховался, отослав дневник поверенным. Для нас обоих эти часы на яхте стали настоящим испытанием. Джордж гадал, хватит ли у меня духу осуществить мой план, я размышлял, осознает ли он грозящую ему опасность, и заставлю ли я его признаться в убийстве. Должен сказать, мы оба сидели как на иголках. Если бы он согласился взять руль, это означало бы, что он не читал дневника, и тогда, вернувшись, я вылил бы яд.

– В конце концов он дрогнул?

– Когда я предложил ему руль, он взвился и начал орать, что отослал мой дневник поверенным и что им поручено прочесть его, если он умрет. Затем стал шантажировать меня, предлагая выкупить дневник. Это был решающий момент. Я почти не сомневался, что он убил Марти, иначе бы он не зашел так далеко. Так что я не единственный преступник, чью вину выдает нерешительность. Однако у меня по-прежнему не было прямых доказательств. И только когда я сказал ему, что дневник не менее опасен для него, чем для меня, потому что там я обвиняю его в смерти Марти, он выдал себя. Джордж мог притвориться, что знать не знает никакого Марти, однако он согласился, что положение опасное, и тем косвенно признал свою вину. Как говорится, подписал себе смертный приговор.

Найджел встал и подошел к окну. Кружилась голова, побаливало сердце. Сказывалось эмоциональное напряжение разговора.

– Теория о том, что ваш план убийства на реке задумывался для отвода глаз, единственная объясняет другое противоречие, – заметил он.

– Какое же?

– Боюсь, мне снова придется упомянуть Лину. Если бы вы и впрямь задумали утопить Джорджа, в ходе расследования всплыло бы ваше настоящее имя. Лина поняла бы, что вы отец Мартина Кернса, и заподозрила, что происшествие на реке – не трагическая случайность. Как вы отважились доверить свою судьбу в ее руки?

– Я долго старался не замечать, как сильна ее привязанность, – грустно сказал Феликс. – Я начал наши отношения с обмана, поэтому мне было удобно думать, что она тоже меня обманывает, что ей нужен не я, а мои деньги. Это лишний раз показывает, насколько я никчемный человек. Моя смерть не станет потерей ни для меня, ни для мира.

– С другой стороны, вы понимали, что ваш дневник свидетельствует против вас и история Фрэнка Кернса в конце концов выйдет наружу. А раз вашим планам помешала только осведомленность Джорджа, кто заподозрил бы, что на самом деле вы задумали в тот же вечер его отравить?

– Именно.