Убийство на Потомаке

— Мы заскочили за ним, — ответил один из приехавший, — но жена нам сказала, что он сегодня не выйдет на работу.

Буффолино выругался сквозь зубы. Всегда возникают проблемы, когда для выполнения задания приходится привлекать других людей. На них нельзя положиться, даже на полицейских, особенно на полицейских.

Тони обошел дом и спросил у охранника, дежурившего ночь, не согласится ли он остаться еще на одну смену. Тот начал недовольно вздыхать, потер глаза, встал, потянулся.

— Полуторная ставка, — пообещал Буффолино.

— Ладно, Тони.

Буффолино вернулся во двор и вошел в дом через заднюю дверь. Хотя ему было сказано, что он может свободно распоряжаться в доме, он понимал, что ограничения существуют. Он набрал номер Смита.

Мак ответил сразу.

— Ты как будто дожидался моего звонка.

— Вовсе нет. Вот сижу и стараюсь понять, почему повысился налог на дом, а еще я читал эту желчную статейку в газете о письмах, найденных в квартире Полин Юрис. А ты где?

— В резиденции Тирни.

— Реакция твоего клиента была бурной?

— Достаточно сильной.

— Представляю. Нравится новое задание?

— Еще бы. Это очень многообещающее дело, не знаю, как тебя благодарить, что ты свел меня с этим клиентом. Но думаю, что это перестраховка с его стороны. Здесь система охраны, как на военной базе.

— Ты сказал ему об этом?

— Я что, чокнутый? У тебя есть на сегодня планы?

Обычно беседы Смита и Тони были редкими и короткими. Но в то утро частный детектив вел себя, словно старый друг, приглашающий приятеля на партию в гольф.

— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Смит.

— Подумал, не согласишься ли прокатиться со мной.

— Прокатиться? Куда?

— Вверх по реке. Мои люди на местах, полагаю, что могу пару часиков отдохнуть на воде. Может быть, и перекушу в одном из прибрежных кафе.

«Он действительно приглашает меня прогуляться», — подумал Смит.

— Знаешь, Тони, у меня на сегодня нет ничего особенного, надо только купить кое-что к ужину, может быть, позанимаюсь в зале или порасспрашиваю тебя о деле Юрис.

— Значит, ты адвокат Тирни, — довольно крякнул Буффолино.

— Не говори чепухи.

— Я сам слышал.

— О чем?

— Что ты снова на коне.

— И где, черт возьми, ты об этом слышал?

— Весь город говорит, Мак. Ты же знаешь Вашингтон. В любом случае для меня большая честь быть с тобой в одной лодке. Сможешь подъехать к Тирни к десяти?

У Смита появилось ощущение, словно его неудержимо влечет к себе мощный магнит. Ему не хотелось ехать. Смит был так воспитан, что считал зазорным болтаться без дела в рабочее время. Иногда он обещал себе, что как-нибудь днем обязательно сходит в кино, но так никогда на это и не решился. И неважно, что он мог дремать в своем кресле или убивал время, листая каталоги и информационные бюллетени. Он не видел в этом ничего предосудительного. Но вот кино днем? Или прогулка по реке с Тони Буффолино?

А почему, собственно, и нет?

Сюзен Тирни пулей вылетела из дома, села в машину и долго сидела в ней, приходя в себя. Отца она ненавидела, но ее чувства не распространялись на машину — «Крайслер ле Барон» выпуска 1992 года с откидным верхом, которую он купил ей два месяца назад. Отец всегда был властным и деспотичным. Как могла мать мириться с этим столько лет? Он настаивал, чтобы все в доме поступали так, как считает нужным он, подчинялись установленным им правилам. Одно это доставляло мало радости, а тут еще письма к Полин.

Сюзен в какой-то степени даже радовало, что письма обнаружились. Пришла пора раскрыться обману. Об отношениях между отцом и Полин знали все. Нужно было быть просто глухим и слепым, чтобы ничего не замечать. Естественно, в доме таких не имелось. Мать закрывала на все глаза и предпочитала, как сказано в Писании: «подставлять другую щеку». И все из-за того, что она любила деньги, ей нравилась дорогая обстановка дома, сам дом, поездки в Европу, Южную Америку. Как можно за это продаваться?

Много раз она умоляла мать уйти от отца. Но безрезультатно. Мать рассказывала, каким унижением было для нее играть роль радушной хозяйки, принимать его друзей и деловых партнеров, как нестерпимо было видеть, что он возвращается в три-четыре часа утра, не потрудившись объяснить, где и с кем проводил время. В минуты откровения мать признавалась ей, что семья значила для нее больше, чем ее личные переживания. Чушь и вранье. Сюзен любила мать, но знала, что деньги и только деньги крепче цепей приковали мать к отцу. Что же это за жизнь? По крайней мере, у нее, Сюзен, хватило духу порвать с этим. Уехать прочь… на машине последней модели, купленной отцом.

Она поставила автоматический перевод передачи в нижнее положение, машина отъехала, из-под задних колес брызнул гравий. Рядом с ней на сиденье лежала застегнутая на молнию пустая полотняная сумка. Сюзен едва успела в аэропорт, чтобы сесть на девятичасовой рейс в Нью-Йорк.

Угрюмый, неразговорчивый водитель такси довез Сюзен до Школы драматических искусств Саула, расположенной в нижней части Бродвея. При виде скудных чаевых араб-водитель разразился потоком брани — здесь его английский был доведен до совершенства.