Убийство на ранчо

Вулф вынул ноги из воды, подвигал ими вперед и в стороны, выискивая более надежное место, и наконец встал, повернувшись лицом к берегу. Зная, насколько легко потерять равновесие, перебираясь по скользким камням даже на берегу, не говоря уже о речке с быстрым течением, где их даже не видно, я мысленно поставил пять против одного на то, что Вулф нырнет. Но я проиграл. Вулф выкарабкался на сушу, протопал к обломку скалы, на котором оставил носки и туфли, сел и сказал:

– Докладывай.

– Не могу, пока вам грозит опасность. Поднимайтесь сюда.

– Я не могу надеть носки, пока солнце не высушит и не согреет мои ноги.

– Нужно было захватить полотенце, – упрекнул я, усаживаясь на край обрыва. – Дословно?

– Если ты еще не разучился.

Я доложил. Про обоих Хейтов, включая подписанные показания Джилберта, потом – про Бесси Боутон. Передавая диалоги дословно, я поначалу чуть запинался, поскольку не практиковался с самого июня, но в конце, когда дошел до дегтя с перьями, речь полилась уже совсем гладко, чему я искренне порадовался. Тем более, что мне никогда еще не доводилось докладывать Вулфу, когда он сидел на камне босиком и шевелил пальцами ног.

– Так что, – заключил я, – если мы и найдем замену Харви Греве, то не в лице Джилберта Хейта. До половины пятого она за него горой стоит. И любой суд присяжных ей поверит. Хотя это никогда не дойдет до суда присяжных. Словом, можете выкинуть Хейта-младшего из головы.

– Ты прав. Проклятье!

Он потянулся за носками, надел их, потом туфли, придерживаясь рукой за камень, приподнялся и выбрался на берег. Я не стал протягивать ему руку: во-первых, потому, что он бы за нее не взялся, а во-вторых, лишняя физическая нагрузка ему не повредит. Пока он приводил рукава рубашки и брючины в порядок, я вынул из кармана запонки, и, ясное дело, мне самому пришлось и вставлять их. Вулф, видите ли, не мог показаться в коттедже с болтающимися манжетами. Потом он протопал к валуну, надел жилет и куртку, уселся и спросил:

– Что такое форель по-монтански?

– Хороший вопрос, – ответил я. – И мне, право, жаль, что вы его задали. – Я устроился на камне напротив Вулфа и продолжил: – Все зависит от того, кто, когда и где ее готовит. Первая настоящая форель по-монтански – первая в том смысле, что ее впервые приготовил бледнолицый, была зажарена во время экспедиции Льюиса и Кларка[6] на ржавой сковороде, политой бизоньим жиром, и с солью, если она еще осталась. С тех пор в рецепт вносили сотни изменений, в зависимости от того, что имелось под рукой. Например, один старожил, работающий в скобяной лавке в Тимбербурге, уверяет, что нужно вымазать свиным жиром коричневую оберточную бумагу, завернуть в нее форель целиком, щедро посыпав солью и перцем, и засунуть в раскаленную печь. Время зависит от размеров рыбы. Миссис Греве позаимствовала свой рецепт у родного дяди. Она внесла два уточнения: поменяла оберточную бумагу на алюминиевую фольгу, а печь на духовку. Все очень просто. На лист фольги кладете тонкий ломтик сала шириной дюйма три, посыпаете коричневым сахарным песком, добавляете несколько колечек лука и несколько капель вустерского соуса. Укладываете на фольгу очищенную и выпотрошенную форель с головой и хвостом и солите. Добавляете еще немного коричневого сахарного песка и вустерского соуса, плотно заворачиваете рыбу в фольгу и помещаете в духовку. Если форели сильно различаются по размеру, то рассчитать время приготовления довольно трудно. Подаете на стол прямо в фольге.

Вулф не испепелил меня взглядом и не зарычал, а просто сказал:

– Да, это может быть вполне съедобно.

– Угу, – кивнул я. – Кстати, я заметил, что за все время вы ни разу не заговорили о еде, даже со мной. Должно быть, дали себе честное слово, скорее всего по пути в аэропорт, что беспрекословно стерпите все надругательства над своими вкусовыми сосочками. Представляю, что вы наплетете Фрицу, если мы, конечно, вернемся домой. Надеюсь, им удастся наловить достаточно форели. Какого вы, кстати, мнения о консервированном консоме?

Я думал, что Вулф будет рад-радешенек возможности излить душу, но он, похоже, придерживался иного мнения.

– Тебе нельзя ехать в Сент-Луис, – произнес он. – Ты нужен здесь.

– Еще бы! – хмыкнул я. – Должен же кто-то разоблачать фальшивые алиби.

– Пф! Что ты можешь еще сказать о вчерашнем вечере?

– Добавить мне, пожалуй, нечего. И тот и другой меня по-прежнему привлекают. Например, слова Фарнема про залог. Возможно, это связано с нашим делом. Или как Сэм Пикок пытался неуклюже увильнуть от расспросов про то утро, когда Броделл ходил на Берри-Крик. Вам пришлось дважды перебивать его, а когда вы спросили, не говорил ли Броделл, что встречал кого-нибудь по дороге, Пикок нервно затеребил шейный платок и начал ныть, что вы задаете слишком много вопросов. Будь Броделл жив, я бы предпочел расспросить его про это утро.

– Да. Сможем ли мы поговорить с мистером Пикоком, если поедем туда сейчас?

– В субботу днем? Сомневаюсь.

– Можем ли мы застать его сегодня вечером у мистера Степаняна?

– Вот это как пить дать.

– Значит, поговорим с ним там.