Убийство на Рождество

«Пожалуйста, если сочтете возможным, нанесите нам визит. Бенедикт будет исключительно благодарен. Должен признаться, что предчувствую нечто достойное вашего интереса. Бенедикт не вдается в подробности. Более того, о моем комментарии он не знает, так что буду рад, если сохраните конфиденциальность. Остро ощущаю опасность и, честно говоря, начинаю бояться».

К этому времени Мордекай Тремейн уже успел получить несколько приглашений от родственников и друзей и склонялся к поездке в Дорсет, где несколько племянников и племянниц растили детей. Целая толпа мальчиков и девочек разных возрастов с нетерпением ждала доброго дядюшку Морди, зная, что тот готов выполнить любую их прихоть. Однако оставить без внимания глубоко личный постскриптум было нельзя. Каллиграфические строчки скрывали тайну, а противостоять ее притяжению Мордекай Тремейн не мог.

В конце концов в Дорсет отправилось письмо с извинениями и вынужденным отказом, а в Шербрум полетело благодарное согласие. Мордекай Тремейн пообещал приехать, как было предложено, за день до сочельника. Приняв решение и написав оба ответа, он откинулся на спинку кресла и начал вспоминать все, что знал о Бенедикте Грейме.

Впервые джентльмены встретились в сентябре в Кенсингтоне, в квартире Аниты Лейн, на пестрой многолюдной вечеринке. Анита успешно публиковала в газетах и журналах критические статьи о кино и театре, хотя внешне даже отдаленно не напоминала деловую женщину. Мордекай Тремейн познакомился с ней несколько лет назад и успел искренне полюбить ее. Чисто платонически, как мысленно он заверил себя. Хотя Анита Лейн уже перешагнула сорокалетний рубеж, а ему самому перевалило за шестьдесят, – что ни говори, пропасть слишком глубокая, чтобы без долгих размышлений строить капитальный мост.

Общество состояло преимущественно из художников, писателей и людей театра. Весьма странное окружение для Бенедикта Грейма, который, несмотря на приверженность католицизму, воспринимал подобную компанию с тем самым благоговейным изумлением, с которым непосвященные часто смотрят на чудаков, зарабатывающих на жизнь сценическими эскападами или печатными высказываниями.

Возможно, именно потому, что все трое не входили в магический круг издательских контрактов и театральных гримерок, мистер Грейм и его спутник Николас Блейз быстро прониклись симпатией к Мордекаю Тремейну. К концу затянувшегося вечера – а трое джентльменов уехали в одном такси в четыре часа утра – удалось много узнать друг о друге. Грейм отошел от активного бизнеса и теперь наслаждался ролью сельского жителя, не обремененного финансовыми проблемами. Блейз официально занимал пост секретаря, однако на деле представлял собой не просто высокооплачиваемого слугу, а близкого человека, облеченного полным доверием хозяина.

Мордекай Тремейн с трудом восстановил подробности той беседы. Постепенно размягчаясь, он все глубже погружался в приятный туман – вечеринку трудно было назвать сухой, – так что сейчас, по прошествии трех месяцев, из памяти стерлись значительные по протяженности эпизоды.

Смутно вспомнилось, как он рассказал новым знакомым, что прежде владел успешным бизнесом по продаже табачных изделий, а сейчас пожинает сладкие плоды долголетнего напряженного труда; упомянул об интересе к криминологии и о дружбе с несколькими офицерами полиции.

Впрочем, подробности увлечения скорее всего остались за рамками беседы. Мордекай Тремейн отчетливо сознавал собственное положение детектива-любителя и не желал смущать друзей, в частности инспектора Скотленд-Ярда Джонатана Бойса, хвастливыми заявлениями об участии в делах, которым надлежало соответствовать строгим правилам уголовной полиции.

Пристальное внимание со стороны прессы в период расследования громкого убийства в Далмеринге до сих пор рождало болезненные воспоминания. Мордекай Тремейн вовсе не искал известности, однако наводнившие деревушку репортеры обнаружили его участие в деле и бесцеремонно выставили на всеобщее обозрение. Развязные заголовки и по сей день вызывали у него нервную дрожь.

Он надеялся, что во время излишне откровенной беседы с едва знакомыми людьми не успел признаться в пристрастии к сентиментальной литературе. Дело в том, что Мордекай Тремейн регулярно и самозабвенно читал журнал «Романтические истории». Из номера в номер жадно следил за развитием отношений, страдал и радовался вместе с добродетельными героинями. Однако, несмотря на верность любимому жанру, застигнутый на месте преступления, неизменно смущался и спешил спрятать улику. Бенедикт Грейм вряд ли отнесся бы к безвредной слабости с сочувствием, тем более что при свете дня ночные признания теряют убедительность.