– Не знаю, – промолвила она. – Наверное, предполагала увидеть кого-то более внушительного. Может, даже устрашающего. Я всегда вспоминаю Шерлока Холмса, когда думаю о…
Она замолчала, словно осознав, куда ведет излишняя откровенность. Покраснела и притворилась, будто внимательно слушает музыку. Однако Мордекай Тремейн не собирался отступать.
– Когда думаете о ком? – мягко поинтересовался он, а когда Дени не ответила, подсказал: – Может, о детективе?
– Да, – неохотно подтвердила она. – Ведь вы детектив, правда?
– В некотором роде. Интересуюсь криминологией, хотя и не занимаю официального положения. Но кто же, позвольте спросить, рассказал вам о моем скромном увлечении?
Мисс Арден не спешила отвечать, словно хотела удостовериться, что никого не подведет, наконец проговорила:
– Роджер упомянул мимоходом несколько дней назад, когда узнал, что вы приглашены на Рождество. Видел ваше имя в газетах в связи с каким-то убийством.
– Известность – неизбежное следствие преступления, – вздохнул Мордекай Тремейн. – Очень жаль. Надеюсь, факт не вызвал смущения.
Дени взглянула на него с подозрением, однако наполовину прикрытые пенсне глаза не выдавали истинных мыслей.
– Что вы имеете в виду?
– Не хотелось бы чувствовать, что мое присутствие здесь вызывает нечто похожее на… скованность. Кто, помимо мистера Уинтона, знает сей мрачный секрет?
– Насколько могу судить, только Джереми. Но я ни с кем это не обсуждала. Вероятно, Ник и дядя Бенедикт тоже в курсе.
– Как ваш опекун отреагировал на новость? – небрежно осведомился Мордекай Тремейн.
Возникшая в ее взгляде настороженность подсказала, что он затронул щекотливую тему, однако в этот момент музыка стихла и рядом возник Роджер Уинтон.
Мордекай Тремейн решил переключить внимание на Шарлотту и посмотрел по сторонам, собираясь пригласить ее на следующий танец. Трудно сказать, угадала ли мисс Грейм его намерение, однако быстрого взгляда на Джеральда Бичли оказалось достаточно, чтобы тот подоспел первым. Мордекай Тремейн улыбнулся. Шарлотта вызывала тем более острый интерес, чем яснее демонстрировала, что ей есть что скрывать. Побеседовать с ней, как только закончится вальс, ему не удалось. После короткого отсутствия в столовую вернулся Бенедикт Грейм, всем своим видом показывая, что собирается сделать важное объявление. Он остановился в центре комнаты и поднял руку, призывая к вниманию:
– Из деревни пришли исполнители рождественских гимнов. Пастор привел свой хор. Решил, что нам будет приятно послушать. Идея мне понравилась, и я пригласил их войти. Так что добро пожаловать на концерт.
Все направились в большую комнату и уселись напротив собравшихся возле елки артистов, тщетно пытавшихся скрыть волнение перед выступлением в «большом доме». Хотя прежние хозяева замка давным-давно покинули этот мир, дух благоговейного почтения не исчез бесследно. Певцы нервно откашливались, шаркали ногами, будто призрак феодальной власти внезапно напомнил о собственном величии. Только пастор сохранял безмятежное спокойствие. Седовласый, благодушный, сосредоточенный, он стоял перед хором, терпеливо ожидая, пока гости рассядутся. Кончики пальцев сжались в привычном жесте, с которым он каждое воскресенье слушал с кафедры старинной церкви, как прихожане поют последние строфы гимна, чтобы начать проповедь.
Мордекай Тремейн догадался, что рождественский хор стал естественным продолжением хора церковного. Он принялся считать разделившихся по голосам участников: дисканты, альты, басы. Сколько же их? Семь, восемь… певцы поменялись местами, и пришлось начать заново. За пианино села немолодая дама благородных пропорций. Вместе с пастором тринадцать человек… нет, кажется, четырнадцать…
Внезапно его внимание обострилось. В дальнем ряду, частично скрытое еловыми ветками, показалось знакомое лицо. Лицо того самого человека, который стоял возле дома в день приезда Тремейна. Лицо, неприятно удивившее выражением откровенной злобы. Совсем как Лорринг. Мысль явилась вслед за узнаванием и поразила очевидностью. Странно, что параллель возникла лишь сейчас. Сегодня днем профессор выглядел так, словно сердце его переполняла ненависть. Такое же выражение застыло на лице стоявшего у ворот человека. Почему? Что связывает известного ученого и деревенского хориста?
Кто-то выключил верхний свет, оставив только лампу на пианино. Пастор повернулся, поднял руку, и дама призвала к вниманию напряженным вводным аккордом. Первым прозвучал старинный рождественский гимн. Умиротворенная средневековая мелодия воспарила под благородными сводами замка. Душа Тремейна отозвалась на призыв к миру, радости и доброй воле.