Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

– Беда в том, что их слишком много, этих результатов. Когда я привожу кого-либо на скамью подсудимых, прежде убеждаюсь, что этому человеку там место. А здесь совершить это преступление могли слишком многие. Не могут же они все быть виновными!

– Трое из них – могут.

– Если только все три преступления никак не связаны друг с другом. В чем я склонен сомневаться. – Инспектор помолчал минуту, а потом продолжил: – Есть короткий путь от дома Эдит Лоррингтон до «Страны роз». От одного коттеджа до другого можно дойти за четыре-пять минут, если знаешь, где тропа, но найти ее нелегко. Кстати, вы были с доктором Расселлом весь вечер, Мордекай?

– Да, – кивнул Тремейн, ожидая очередного вопроса.

– Но вряд ли все это время он был у вас на глазах. Неужели он, к примеру, не вел прием у себя в кабинете?

– По-моему, вел.

Мордекай Тремейн не знал, что сказать дальше. Было ясно, к чему клонит Бойс. Тремейн решил, что ему остается лишь одно, – признать очевидное, и, выдержав паузу, спросил:

– Почему вы решили, что Пол мог убить ее?

Инспектор облегченно вздохнул:

– Хорошо, что вы сами высказались напрямик. Я понимаю, доктор Расселл – ваш друг. Но нам приходится иметь дело с фактами. Это наследство… оно могло стать причиной убийства Лидии Дэр. Вероятно, остальные преступления непреднамеренные. Может, Хэммонд и мисс Лоррингтон стали вызывать у виновного ощущение опасности и ему пришлось убить их ради собственного спасения.

– Если Пол убил Лидию Дэр, то почему просил меня сделать все, чтобы найти преступника?

– В качестве дополнительной меры предосторожности. Он считал, что вне подозрений, но на всякий случай решил гарантированно отвести их от себя. Разумеется, в то время Рассел не думал, что понадобятся новые убийства.

– Вчера вечером, когда вы заходили к Расселлам, вы хотели что-то сказать мне, но промолчали. Потому что там был Пол?

– Да, поэтому. – И Бойс добавил так, словно эта неожиданная мысль только что пришла ему в голову: – Вы полагаете, это сделал он?

– Может, да, – уклончиво ответил Тремейн, – а может, и нет. Вам будет небезынтересно узнать, – продолжил он, меняя тему, – что наш приятель Шеннон на самом деле был в Колминстере – в тот самый день, когда, по его словам, обсуждал деловые вопросы в Лондоне с Миллуордом.

– Я виделся с Энстоном, поэтому знаю, и не надо делать такие явные попытки уйти от ответа.

– Ну, хорошо, – кивнул Тремейн. – Сегодня вечером вы получите своего убийцу.

Он произнес это так небрежно, что поначалу смысл его слов не дошел до Бойса. Внезапно инспектор остановился и резко спросил:

– Что?

– Я сказал, что сегодня вечером вы получите своего убийцу. Если, – добавил он, – сделаете то, что я попрошу.

И Тремейн объяснил инспектору, что ему требуется, так многозначительно, что Джонатан Бойс внимательно выслушал его и не стал возражать.

Глава 17

На сцене деревенского клуба уже не репетировали пьесу «Для убийства есть мотив» – там разыгралась настоящая драма. Возможно, атмосфера, которой было проникнуто это действо, оказалась более захватывающей, чем у пьесы, из-за того, что в ней отсутствовали умышленно акцентированные реплики, озвученные старательными актерами под влиянием искусственных эмоций. Слова вылетали поспешно, их банальность выдавала нервное напряжение, побуждающее к действию тех, кто их произносил. Они вторгались в молчание зала, словно зная, что они здесь незваные гости, и снова растворялись в сумерках, оставляя за собой неловкое чувство раскаяния.

Мордекай Тремейн обводил беглым взглядом присутствующих. Действовал он почти незаметно, однако мог с закрытыми глазами составить в воображении колоритное описание этой сцены.

Он мог бы изобразить крупную и рослую фигуру Мартина Воэна, восседающего на стуле, который выглядел неуместно низким и непрочным, и возвышающегося над остальными в виде мрачного колосса. Будто окруженный пигмеями, Воэн чувствовал себя не в своей тарелке, и в то же время подозревал и опасался их. Мог описать Говарда Шеннона, нервно сжимающего и разжимающего кулаки и украдкой поглядывающего по сторонам.

Тремейн мог дать точный словесный портрет сидящей рядом с Шенноном Полин Конрой, смуглой и мрачной, всячески подчеркивающей соблазнительностью форм мятежную, осознающую свою власть красоту и по-прежнему играющей на публику, несмотря на страх. Тремейн заметил, как она украдкой опустила правую руку под стол и нащупала там руку Сержа Галески. И сжала ее так крепко, что ладони обоих стали влажными.

Тремейн видел, как Полин Конрой в буквальном и переносном смысле льнет к Галески в поисках поддержки, хотя продюсер ничем не проявляет ее. Казалось, к волнению спутницы он совершенно равнодушен. На его лице было написано чувство собственного превосходства: слишком часто взгляды, которыми Галески обводил сидящих за столом, были если не презрительными, то по меньшей мере покровительственными. Своим видом он словно говорил, что против него нет доказательств, и сидел с пренебрежительным и надменным видом, уверенный в своей правоте.