– По-моему, вам надо побеседовать наедине, – произнесла она. – А я пойду к мистеру Деламеру и выражу сочувствие. Кажется, после этого Рождества ему придется проститься с политической карьерой!
– Вовсе не хотел вас прогонять, Розалинда! – воскликнул Николас Блейз.
– Я умею чувствовать атмосферу, Ник, – иронично возразила она. – Позвольте мне сделать собственные выводы.
Как только мисс Марш ушла, Николас Блейз изменил тон:
– Она права, Мордекай. Я действительно хочу поговорить с вами.
– Я предвидел такую возможность, – ответил Тремейн.
Секретарь присел на край стола. Длинная нога нервно закачалась. На лице застыло выражение крайней озабоченности.
– Дело обстоит чертовски плохо, – вздохнул он. – Фраза избитая, но точно отражает ситуацию. Я пригласил вас сюда, потому что почувствовал нечто чрезвычайно странное, но подобного конца даже представить не мог. Не предполагал, что дело дойдет до убийства.
– Вы волнуетесь за Бенедикта Грейма, Ник?
– Поэтому я вас и пригласил.
– Я говорю о другом, – уточнил Тремейн. – О том, убил ли Бенедикт Грейм Джереми Рейнера.
Николас Блейз долго молчал, а когда наконец снова заговорил, его голос зазвучал хрипло:
– Почему вы спрашиваете?
– Могут существовать иные ответы. Но для начала предположим самый очевидный. Люси Тристам.
Блейз посмотрел в окно. Его руки крепко сжали край стола.
– И что же миссис Тристам?
– Великолепная Люси, – промолвил Мордекай Тремейн. – Мне нравится эта версия, Ник. Веет полным жизни духом эпохи, которой принадлежит красавица. Эпохи Борджиа, когда мир светился яркими красками, а любовь и ненависть доходили до крайней черты. Тогда убийство представлялось естественным решением любой проблемы.
– Не понимаю вас.
– По-моему, очень хорошо понимаете, Ник. Двое мужчин влюблены в одну женщину. Оба привыкли получать все, что хочется, не обращая внимания на этику. Подобная ситуация вполне может выйти из-под контроля. Предположим, сама дама не уверена в собственных предпочтениях. Один из претендентов решает избавиться от соперника. Ради любви мужчины готовы совершать странные поступки. А мужчина, перешагнувший порог зрелого возраста, способен действовать отчаяннее самого дерзкого мальчишки.
Николас Блейз беспомощно взмахнул рукой:
– Не верю. Неправдоподобно. Так не бывает.
– Бывает сплошь и рядом, – возразил Тремейн. – Каждый день. Мы настолько привыкаем читать в газетах подобные сообщения, что перестаем обращать на них внимание. А потом то же самое происходит с нами, и тогда мы слепо верим, будто избраны судьбой в качестве мишени для необычных посланий. Спальня Бенедикта Грейма находится непосредственно над той комнатой, где произошло убийство. Обнаружив тело, Шарлотта Грейм закричала так пронзительно, что разбудила весь дом. Люди ходили по коридорам, громко разговаривали. Тем не менее хозяин даже не попытался выяснить причины ночного переполоха.
– Бенедикт очень крепко спит, – произнес Николас Блейз. – Мог просто не услышать.
– Согласен, что данное объяснение имеет право на существование.
Выражение лица секретаря подсказывало, что он растерян и озадачен, не готов высказать определенное суждение, пока не обдумает предложенную версию.
– Вы не упомянули об этом в разговоре с суперинтендантом? – с надеждой спросил он.
– Нет. Решил, что прежде надо обсудить вопрос с вами. Наедине.
Блейз кивнул:
– Спасибо, Мордекай. Хотя вряд ли Кэнноку потребуется много времени, чтобы догадаться… если до сих пор не догадался.
– Полицейские хорошо соображают. Порой кажутся медлительными, но почти ничего не упускают из виду и делают правильные выводы.
Блейз встал со стола и принялся расхаживать по комнате.
– Не поверю, что Бенедикт совершил это. Если только…
– Что?
Однако секретарь решил, что слишком далеко зашел в своих предположениях, и не закончил фразу, а вместо этого начал оправдываться:
– Не могу продолжать разговор, Мордекай. Жуткая история требует бесчисленных хлопот, и Бенедикт на меня рассчитывает. В конце концов, работая у него, я зарабатываю себе на жизнь. Сейчас необходимо встретиться с остальными и рассказать, что происходит.
– Понимаю, Ник. Вы должны выполнять свои обязанности.
Однако Николас Блейз не проявил намерения уйти. Его определенно сдерживало какое-то особое обстоятельство. Наконец он проговорил:
– Бенедикт очень добр ко мне. Я многим ему обязан. Разумеется, мы совсем разные люди, но я его люблю. Вы сообщите мне, если суперинтендант… если он вдруг начнет что-либо… подозревать?
– Да, Ник. Но проникнуть в мысли Кэннока мне не дано. Вряд ли он полностью откроется.
– Уверен: все-таки кое-что скажет. Он знает, с кем имеет дело, и понимает, какую огромную помощь вы способны оказать следствию.