Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

Лидия прибавила шагу на пологом склоне, ведущем к деревянному мосту через ручей, который петлял по выгону, и через несколько минут приблизилась к рощице. Едва она вошла туда, лунный свет погас, и тени обступили ее. Первые несколько шагов Лидия проделала нерешительно, как слепая. Несмотря на то что по этой тропе она ходила множество раз, это было все равно что неприкаянно и одиноко ступать по неизвестному миру мрака. Шорох послышался совсем рядом – так близко, что напугал ее, и Лидия замерла с судорожно бьющимся сердцем.

Первой ее мыслью было, что Воэн все-таки направился следом. Лидия знала, что его не было позади, пока она шагала через выгон, но, несмотря на то что так ему пришлось бы преодолеть большее расстояние, он легко мог двинуться в обход по дороге и попасть в рощицу раньше, чем это сделала она.

– Это вы, Мартин? Напрасно вы беспокоитесь.

Она старалась говорить легким тоном, но голос звучал неестественно, с оттенком отчаяния. И Лидия удивилась его нерешительности. В ответ не было ни звука. Ее окружала лишь неподвижность и зловещая тишина. Лидию охватил страх. Тьма немного рассеялась, но тени, отделившиеся от густой черноты, казались гротескными, уродливыми и угрожающими. Это были уже не тени знакомых и уютных вещей – они стали чуждыми, исказились, устремились к ней, протянули алчные пальцы, чтобы погубить ее.

Лидия понимала, что это обман, порожденный воображением, вышедшим из повиновения, но в эту минуту была не в состоянии мыслить логично. Сдавленно всхлипнув, она бросилась бежать.

И этим будто подала сигнал выступить против нее всем силам зла, каких втайне и так долго опасалась. Неожиданно выяснилось, что на тропе она не одна. Против собственной воли Лидия обернулась, чтобы взглянуть на этот ужас. Безумный, дьявольский ужас с ненасытными глазами на немыслимой маске демона. Невообразимый ужас, парализовавший ее тело, в который отказывался верить ее разум.

И пока Лидия смотрела, не в силах шевельнуться, все свелось к пронзительно-острой, нестерпимой боли, она прошила ее насквозь и охватила целиком. Боль стремительно пронеслась по ее нервам, достигла яростной и чудовищной кульминации, и Лидия утратила чувства. Не стало ни боли, ни страха – ничего, кроме молчания, в мягких объятиях которого она неподвижно затихла.

Глава 2

Даже в свои шестьдесят лет Мордекай Еврипид Тремейн еще сохранил часть юношеских увлечений. Одним из них были путешествия, неизменно приводившие его в восторг, несмотря на то что в тех местах, где он проезжал, уже не осталось для него ненайденных сокровищ.

Другие пассажиры купе поезда, который вез его на юг от вокзала Виктория, втайне забавлялись, наблюдая, с каким энтузиазмом он изучает быстро меняющийся ландшафт. Деревни, фермы, пейзажи – его занимало решительно все, как ребенка, который впервые видит все эти чудеса.

Пассажиры забыли о традиционной для англичан сдержанности в общественном транспорте настолько, что выражали недоумение при виде его явной увлеченности, переглядываясь друг с другом. Они удивились бы гораздо сильнее, если бы узнали, что и сами попали в сферу его пристального внимания. Мордекай Тремейн развил в себе полезное умение всесторонне и порой обескураживающе точно оценивать ближних своих так, чтобы у них не возникло ни малейшего подозрения в этой его заинтересованности.

Этот дар не свалился ему как снег на голову, а явился следствием тщательно продуманной и зачастую кропотливой стратегии, применявшейся в течение длительного времени. Подмечать так, чтобы этого никто не подметил, причем подмечать как можно точнее, стало целью, к которой Мордекай Тремейн стремился с упорством и целеустремленностью, каким позавидовал бы любой мученик.

Этому весьма оригинальному стремлению имелись, конечно, свои причины. Внутри плотской оболочки этого худощавого, безобидного с виду горожанина с седеющими волосами, в пенсне, с прискорбной и выраженной склонностью к словоохотливости обреталась личность, и черты ее резко контрастировали с заурядным и непритязательным, как шлепанцы, телом. Долгие годы, которые он провел за прилавком своего табачного магазина, торгуя сигаретами, ершиками для трубки и излюбленными у клиентов марками табака, разум Мордекая Тремейна не задерживался на этих приземленных подробностях добывания скромных средств к существованию. Его мысли следовали более мрачным, диким и бесконечно более увлекательным путем.

Убийства и Мордекай Тремейн – это сочетание выглядело неожиданно, тем не менее они являлись его хобби. Немало вечеров после того, как был обслужен последний покупатель, он провел в уютной комнате над магазином, обсуждая очередное преступление, ужаснувшее публику, которая на словах открыто осуждала, а втайне приветствовала кровавые подробности в газете, доставленной к завтраку. То, что беседы велись с человеком, который благодаря должности судебно-медицинского эксперта в полиции был близко знаком с подробностями преступлений подобного рода, лишь усиливало удовольствие и придавало смысл рядам книг по криминологии, заполнявших книжные шкафы Тремейна.