Убийство на улице Чехова

— О шляпе не помню, — сказал он, — но о шарфе — да. Только он был не высоким, а среднего роста, даже маленький. И худой.

Мои колени продолжали подгибаться, и я был вынужден переступать с ноги на ногу. Я попросил у служащей разрешения закурить. Закурил.

— Когда вы прибыли к тому дому на улице Чехова, почему твой клиент не вышел из машины, а вышел ты?

— Он попросил меня, товарищ.

— Что было в узле?

— Не знаю, товарищ. Было уложено в картонную коробку и довольно тяжелое. Наверное, из металла.

— Куда вы отвезли это что-то?

— Опять туда же, товарищ. На улицу Коларовскую, дом 45. Человек мне заплатил, поблагодарил и вошел в дом с этой вещью.

Я набрал номер телефона профессора. Ответил сержант Наум. Я приказал ему спросить у Доры Басмаджиевой, как зовут ее брата, улицу и этаж. Через полминуты сержант докладывает: «Брата Басмаджиевой зовут Иван Пырванов Филипов, проживает по улице Коларовской, дом 45, на четвертом этаже».

Я поблагодарил водителя и служащую и вышел из диспетчерской. А моему водителю дал указание:

— Угол бульвара Заимова и улицы Пауна Грозданова!

Я спросил управляющего кооперативной мастерской по ремонту бытовой техники:

— Работает у вас человек по имени Иван Пырванов Филипов?

— Есть такой товарищ! — сказал заведующий и слегка вздохнул.

— Если судить по вашему лицу, то он порядочный фрукт?

Управляющий молча пожал плечами.

— Где этот человек?

— Со вчерашнего дня — в отпуске по болезни.

— Хм! — сказал я. — Часто он «болеет»?

— Да бывает. В зависимости от «частного сектора». Как скопится много приборов для ремонта, запирается дома и «болеет». Он у себя оборудовал мастерскую. Нашел врачей, которые выписывают ему бюллетень.

— Почему вы его не уволите? — спросил я, хотя уже потерял всякий интерес к этому типу.

— Как его уволить, когда он оправдывает свое отсутствие медицинскими справками! — развел руки заведующий. — Да и за него заступаются разные видные люди. У него есть сестра, секретарь знаменитого профессора. Она два раза хныкала здесь, чтобы я не держал себя строго с ее братиком, потому, мол, что он болезненный еще с детских лет!

— Если вас трогает подобное хныканье, — сказал я, — то этот мерзавец долго еще будет на вас ездить.

Переполненный гневом и горечью, я вышел на улицу. У меня было чувство, что доктор Беровский возносится к праведникам. Так рисуют на иконах вознесение сына божьего к своему отцу. Я почувствовал свои руки пустыми — такими пустыми, что они просто болели, точно отмороженные.

Поблизости была телефонная будка. Я набрал номер и попросил связать меня с лаборантом Любеновым.

— Ну, как себя чувствуете, что делаете? — спросил я молодого человека.

— Чтобы очень уж весело — нет, но работаем.

— А как доктор Беровский — он как ведет себя?

— Нормально.

— Скажи мне, Любенов, он выходил вчера в рабочее время?

После небольшой паузы Любенов ответил:

— В рабочее время он никуда не выходил.

— Благодарю, друг! — И я, как идиот, кивнул трубке.

У меня оставалась еще надежда. Я решил и ее положить на весы, чтобы хоть как-то утяжелить ту чашу, на которую я нагромоздил винтики и колесики моей гипотезы. Тот, кто возил шкатулку к слесарю, чтобы открыть ее, мог навести меня на след!

В Софии было два слесаря, которые были мастерами по старым шкатулкам. Одного звали бай Трифон, а другого — бай Петр.

Поехал к первому.

— Бай Трифон, — спросил я, — приносили к тебе открывать небольшую старую шкатулку марки «Буржев»?

Старик подумал и отрицательно покачал головой.

— Ты уверен? — Я хватался за соломинку как утопающий. — Может, месяц, неделю, год тому назад?

Старик опять покачал головой:

— Не помню, чтобы мне приносили шкатулку марки «Буржев» ни вчера, ни позавчера, ни год тому назад! Вот! — Он надел очки и раскрыл обшарпанную общую тетрадь, такую ветхую, будто она была еще с времен Балканской войны. Перелистав ее, остановил взгляд на одной из последних страниц и начал водить по ней указательным пальцем, как это делает старьевщик своей палочкой, когда копается в выброшенном старье. — Ведь я тебе сказал, уважаемый… Вот… никакого «Буржева»! Посмотри сам, уважаемый, убедись!

У меня не было оснований не верить ему — с бай Трифоном я работал около десяти лет и относился к нему с почтением.

И у Петра пошло хорошо. Но… но — вспять от «полезного эффекта», как теперь говорят.

На мой вопрос о том, имел ли он дело в последнее время или раньше — имел ли он вообще дело со шкатулкой марки «Буржев», бай Петр поднял очки (они напоминали очки врача) над поседевшими бровями, подкрутил торчащие усы, обесцвеченные хной (признак бывалого охотника), и с хитрой улыбкой спросил:

— Угостишь, если я тебе скажу?

— О чем говорить! — обрадовался я, слегка окрыленный.

— Чем ты, например, угостишь?

— Как всегда, бай Петр, коробка рахат-лукума!

Он, слегка наклонив голову к левому плечу, сказал:

— Эту шкатулку марки «Буржев» привез три дня тому назад один профессор, по имени Иван Астарджиев. Ее принес его шофер, потому что профессор выглядел так, что не смог бы поднять даже кошку.