— Нет. На виллу — не может. Но вообще дело с этой виллой сложное. Сначала папа хотел перевести ее на мое имя — путем фиктивной продажи. А моему брату завещал свое имущество в сельской местности — дом с двумя декарами приусадебного участка… Потом ему пришло в голову другое — решил «продать» виллу моему брату, а мне и Краси завещать свою усадьбу в селе. Он ожидал приезда моего брата, и если бы дождался — не имею представления, что бы я унаследовала: виллу в Бояне или дом в селе.
Я улыбнулся.
— Если это не личная тайна, что бы вы предпочли?
— У моей дочери малокровие, я предпочла бы проводить с ней месяц-другой подальше от Софии. Но муж не дает мне и заикнуться о селе. — При упоминании о муже лицо ее вновь потемнело. — Не знаю! — Она вздохнула и снова передернула плечами.
А мне вновь послышалось нечто бравурное — марш, исполняемый сотней оркестров.
Я попросил Надю Кодову-Астарджиеву покинуть гостиную и распорядился позвать ее мужа.
— Гражданин Кодов, — сказал я, — повторите мне, что вы несли в руках, когда вышли из подвала?
— Сколько раз рассказывать одно и то же?! — возмутился Красимир, зло сверкнув глазами. — В правой руке у меня были нож и кувшин, в левой — миска с ветчиной!
— Не оставляли вы где-нибудь нож, кувшин и миску перед тем, как войти в прихожую?
— Да зачем мне их было оставлять?
— Подумайте!
— О чем думать, черт возьми!
— Кодов, — сказал я, — сейчас я прикажу дать вам в руки полный кувшин, нож и миску с ветчиной. И посмотрю, как вы откроете входную дверь, не положив на пол эти вещи хотя бы на секунду!
— Глупости, — сказал Кодов. — Дверь была открыта, и я просто толкнул ее ногой.
—
Кодов, помолчав, ответил уверенно:
— О чем думать! Никто в мое отсутствие не входил и не выходил. Значит, проклятую дверь оставил открытой я!
— Допустим, — согласился я и в свою очередь помолчал. — Вы толкнули ногой открытую дверь, вошли, увидели тело профессора и от неожиданности или же от страха, все равно, выронили все из рук. Затем вы опустились на колени и, поняв, что ваш тесть заколот ножом, бросились в гостиную.
— Точно так! — сказал Кодов.
— А дверь?
Он не знал, что отвечать.
Я распорядился позвать доктора Беровского и Любенова.
— Вы первыми увидели убитого. Была ли дверь в прихожую открыта?
— Открыта! — быстро ответил доктор Беровский.
— А вы почему молчите, товарищ Любенов?
— Не уверен, была ли она открыта, — сказал лаборант. — Просто не могу вспомнить. Кажется, она была закрыта.
— Открыта, закрыта! Так ли это важно? — спросил мрачно Кодов.
Не ответив ему, я спросил всех троих:
— Вы видели нож, который был найден возле тела профессора?
— Разумеется, видели, — ответил доктор Беровский.
— Этот нож принадлежал профессору? Видели ли вы здесь этот нож когда-либо раньше?
Все трое отрицательно покачали головами.
— Гражданин Кодов, где вы взяли этот нож?
— На столе на кухне. Там я его и взял!
— Доктор Беровский, — сказал я, — в соответствии с арифметическими подсчетами, которые я произвел в минутах и секундах, в момент убийства вы были на кухне. Расстояние от кухни до прихожей не столь уж велико. Неужели вы не слышали никакого подозрительного шума в прихожей — вообще ни-че-го?
— Ничего я не слышал, — ответил Беровский. — На кухне играло радио.
Я спросил Любенова:
— Играло в это время радио?
— Играло, — подтвердил тот. — Когда мы с доктором Беровским выбежали в прихожую, оно продолжало играть.
Я попросил Кодова и Любенова выйти.
— Доктор Беровский, — сказал я, — вы ушли на кухню до того, как позвали профессора к телефону. Не вспомните ли вы точное время, когда покинули гостиную?
— Разумеется. Было ровно без трех минут одиннадцать. Через минуту после того, как я вошел в кухню, зазвонил телефон в прихожей.
— Но ведь на кухне
Доктор снисходительно улыбнулся.
— Объяснение, дорогой товарищ следователь, очень простое. Без двух минут одиннадцать по радио звучало
— Откуда передавали этот концерт Шумана? — спросил я.
— Не могу сказать. Я вошел во время финала.
— Хорошо, — сказал я. — А зачем вы пошли на кухню и что делали там до семи-восьми минут двенадцатого?
— У меня язва, я пошел лекарство принять. Потом сидел на лавочке в чулане, ждал, пока боль утихнет. В этом нет ничего загадочного, не правда ли?