Он посмотрел на тонкие светлые волосы Фалькерьо, прямые, ухоженные, но когда тот повернулся, стала видна седая прядь слева, размером с большую монету. Что-то это Верлаку напомнило, но что – он сразу не уловил. Может, какого-то парижского знакомого? Седая прядь выделялась, из-за нее мальчик выглядел старше. Не будь ее, можно было бы принять его за школьника, а не аспиранта.
– Ну, как вы знаете, нас Мут… то есть профессор Мут пригласил на свой прием. Мы, надо сказать, там достаточно выпили, потому что скучно было, а вино оказалось вполне приличное, из Бандола…
Верлак опустил глаза к бумагам, стараясь не улыбнуться.
– …А потом мы около одиннадцати ушли, попытать счастья в англоклубе.
– Попытать счастья? – переспросил Верлак.
– Ну, с девчонками… американскими студентками. Они с ума сходят по французам. Во всяком случае, так говорят, хотя мне, если честно, ни разу не повезло. Так что мы еще выпили пива, и получилось так…
– Вы были пьяны, – закончил за него Верлак. И вспомнил седую прядь: Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи». Эту книгу дала ему почитать бабушка Эммелин в тот год, когда он жил в Нормандии. Ему было четырнадцать лет. «Лучше бы ты такие книги читал, чем…» – сказала она тихо, а потом обняла его.
– Да, господин судья. И тогда я придумал… то есть вина полностью моя – проникнуть в гуманитарный корпус. Стипендия Дюма очень много для нас значит. Может быть, вы не до конца понимаете ее важность…
Но Полику уже надоело, что его просвещают аспиранты, профессора и секретари факультета теологии:
– Я думаю, мы вполне понимаем.
– Ну вот, я решил, что мы должны узнать, кто ее получит, – продолжил Фалькерьо, перебив Полика и даже не переводя дыхание. – Не знаю почему. Вот бывает, так вступит в голову, что я не могу остановиться.
– И вы вскрыли боковую дверь, которая выходит в переулок.
– Это было проще простого, господин комиссар.
– А дальше?
– Поднялись по лестнице, а когда дошли до кабинета Мута, увидели, что дверь открыта… то есть не заперта.
– А где лежала папка?
– Мы не нашли ту, которая нужна была, и хотели осмотреть стол как следует. Потом увидели, что дуайен лежит на полу, глаза открыты, но неподвижны.
– Почему вы не вызвали полицию? Или «Скорую»?
– Опять же полностью моя вина. Тьери всерьез интересуется теологией, он совсем не виноват. А мне только диплом нужен был…
– Не отклоняйтесь от темы, Янн, – напомнил Верлак.
– Да, простите. Мы не вызвали «Скорую», решив, что у дуайена случился инфаркт, и видно было: ему уже ничем не помочь. А мы не хотели, чтобы нас застали в этом здании.
– Кто-нибудь видел вас с Тьери в городе? После приема и до того, как вы проникли на факультет?
Янн Фалькерьо улыбнулся впервые за весь допрос.
– Тут нам повезло – если это можно назвать везением. Когда мы уходили с приема, Клод Оссар, тоже аспирант, возвращался домой из тренажерного зала, и мы перебросились парой слов, секунд за пять. Вот это можно узнать у Клода. Пять секунд…
– Кто-нибудь еще? Мне очень жаль, Янн, но пять секунд – этого слишком мало для алиби. В городе, в пабе?
Янн Фалькерьо задумался, потом ответил:
– Ну, в пабах было людно, не думаю, что хоть один бармен нас запомнил. Я вот сам никого из них не помню – знаете ли, вино…
– Бандольское, – кивнул Полик.
– Ага. Нет, погодите! Мы же говорили около часа с двумя американками – как раз время на две кружки пива. Но как их зовут, я понятия не имею и не могу припомнить, по какой из программ для иностранных студентов они здесь. – Он пожал плечами: – Они нам даже телефонов не дали.
– Вы запомнили, как они выглядели? На случай, если снова встретите их в городе?
Фалькерьо улыбнулся:
– Ага. Ту, что поменьше, блондинку, я узнаю.
– Ну так найдите их. У нас все, Янн. Если вспомните что-нибудь важное – свяжитесь с нами, хорошо?
– Конечно, господа. – Фалькерьо встал. – Что теперь с нами будет?
Верлак не встал, но ответил:
– Я уже сказал: это больше зависит от университета, чем от нас. Если вы были и будете с нами откровенны, это может помочь. Но обещать я ничего не могу.
– Спасибо, – кивнул Фалькерьо.
Глава 14. Улица Сен-Лазар
Марин присела на скамейку в холле своей квартиры, завязала кроссовки, а туфли сунула в пакет. Потом вышла на террасу узнать, какая погода. Было холодно, как она и думала, дул слабый ветерок. Несколько секунд она смотрела на шпиль Сен-Жан-де-Мальт, серый в это ноябрьское утро, как и ее растения. Всегда трудно было представить себе то буйство красок, что принесут с собой весна и лето, но Марин уже скучала по ярко-розовому олеандру и лиловой лаванде.
Из Крийон-ле-Брава она вернулась в середине дня, хотя Сильви скулила и хныкала, уговаривая остаться еще, но Шарлотт надо было выучить наизусть стихотворение Гюго, а Марин обещала зайти к матери на вечерний чай. Верлак не звонил.