Убийство на улице Дюма

– Велика эта квартира для одного человека, как вы думаете? Наверное, живет тут один, будешь все двери держать открытыми, вот как он. Когда комнаты видны насквозь, она кажется даже больше. А еще служебные помещения? Кухня, ванная… они на другой стороне?

– Да, в той части дома, что выходит в сад. И кафуч, наверное, тоже там, надо бы туда заглянуть.

– Кафуч?

– А, извините. Это марсельское слово, означает кладовую.

Полик отвернулся от окна, выходящего на площадь. Слышны были журчание воды в фонтане, голоса прохожих.

– Посмотрите-ка сюда, – сказал он вдруг.

Верлак выглянул из окна.

– Нет-нет, на само окно.

– Дерево гниет, – сказал Верлак.

– Ага. Первым делом мы с Элен, когда купили нашу квартиру, заменили окна. Казалось бы, одинокий холостяк с хорошим доходом сделал бы то же самое. Но он же за эту квартиру не платил?

– Нет. Она принадлежит фонду.

– Значит, у фонда кончаются деньги? – предположил Полик.

– Вероятнее всего, что Мут не сумел или не захотел возиться с городской бюрократией. Это здание входит в регистр, как и то, где я живу, и мне пришлось прилично похлопотать, чтобы заменить окна, хотя они того же стиля и размера, что оригинальные. На согласование ушла целая вечность, хотя у меня были нужные связи.

На улице из школы высыпали детишки, на ходу пристраивая на спине тяжелые ранцы. В эту школу ходили Сезанн и Золя, неразлучные друзья до своей знаменитой ссоры уже взрослыми. А подростками будущие художник и писатель делились друг с другом мыслями и надеждами в «Les Deux Garçons»[23], самом знаменитом кафе Экса и тогда, и в наши дни. Верлаку нравились его обветшалые и элегантные интерьеры, позолоченные зеркала и пожелтевшие стены, но заходил он туда редко. Из-за большого наплыва местных стариков и приезжих туристов официанты были грубоваты, а обслуживание – медленным.

– Пойдемте в столовую, – сказал он. – Я еще не видел этих знаменитых стеклянных ваз.

Отвернувшись от окна, он пошел за Поликом в соседнюю комнату, читая пришедшее на телефон сообщение.

– От Ива Русселя, – сказал он. – Сегодня утром взорвали еще один банкомат. В Кала.

– Кала – городок маленький, – заметил Полик, нахмурившись.

– Я знаю. Но, видимо, достаточно велик, чтобы там был банкомат. Ух ты! – воскликнул он, входя в столовую. Ее стены были оклеены тусклыми цветочными обоями, тщетно соперничающими с фресками на потолке.

– А еще фрески есть? – спросил Верлак. – А, да, вижу. Действительно, «ух ты», – добавил он, проследив взгляд Полика, направленный на метровую вазу в середине обеденного стола. В самом широком месте, в середине, она достигала диаметра в полметра. Ее темно-коричневое основание было покрыто ярко-красной листвой дубов, окружающих вазу по периметру. Красочное небо вазы было ярко-желтым, похожим на закатное.

– Это и есть Галле, если я правильно понимаю? – спросил Полик.

– Да, я так думаю. – Верлак подался вперед, надевая очки. – Смотрите, внизу подпись. Я понятия не имел, что стекло может быть так красиво.

– Я тоже. А вот еще одна.

На черной мраморной каминной полке стояла ваза поменьше, в полметра высотой. Дымчато-белое стекло покрывали огромные желтые цветы, их длинные острые лепестки тянулись кверху, к золотой окантовке орнаментом с такими же цветочными мотивами.

– А что это за… – спросил Верлак.

– Хризантемы, если я правильно понимаю.

Верлак улыбнулся.

– Спасибо. Вы не могли бы связаться с Малым дворцом в Париже и попросить к телефону куратора отдела декоративного искусства? Надо оценить эти предметы.

– Конечно. Я потом сделаю несколько снимков… Посмотрите-ка, вот лампа, у которой основание будто сделано из вазы Галле.

Корпус лампы был золотой, с оранжевыми и красными тюльпанами, с бронзовой подставкой и ручкой. Полик протянул руку, включил и выключил свет – он хотел посмотреть, как под светом выглядит это стекло.

– Что вы делаете? – зазвучал знакомый высокий голос. Верлак резко обернулся и увидел, что комиссар открыл рот для ответа. И прежде чем тот успел что-нибудь сказать, судья произнес настолько низко и медленно, насколько мог:

– Простите, вы что-то сказали?

– Это же лампа Галле! Четырнадцатого года примерно!

– Мадемуазель Захари, будьте добры понизить тон, когда разговариваете с комиссаром и судьей. Далее: вам, как и всем посторонним, не положено находиться в этой квартире. Каким образом вы миновали полицейского при входе?

Секретарь дуайена пожала плечами:

– Я ему сказала, кто я такая, и объяснила, что мне нужны бумаги из кабинета профессора Мута.

Верлак и Полик переглянулись, и Полик понял, что кто бы ни дежурил сейчас на входе, приятный вечер его не ждет.

– Что за бумаги, которые не могут подождать? – спросил Верлак, глядя на нее в упор. В его взгляде смешались неприязнь и недоверие.

Одри Захари вздохнула:

– Они для Клода Оссара. После разговора с вами он пришел ко мне в кабинет, чуть ли не рыдая. Он отчаянно ищет грант на исследование, который должен был подписать ему дуайен. Грант нужно отправить завтра в шесть вечера.

– И почему вы думали, что найдете его здесь?