Убийство на улице Дюма

– Перуджа? Про нее он говорил. Ему нравился этот город, и, похоже, он хорошо его знал.

Верлак посмотрел на Марин и поднял брови.

– И что он рассказывал о Перудже, Сильви?

Сильви допила вино, и Верлак быстро налил ей снова.

– Дайте подумать… Кажется, это как-то относилось к еде. Да, точно. Помнишь, Марин, как мы ездили в Перуджу? Тот средненький обед на центральной площади?

– Да. Переплатили, но мы неграмотно подошли к выбору. Главная площадь – это была наша первая ошибка.

– Ну так вот, я его спросила, где в Перудже надо есть. Он мне ответил, что у него в городе есть любимый ресторан, но не в историческом центре, а в отеле шестидесятых годов. Мне это показалось интересным. Декор шестидесятых и совершенно убойный список вин.

– Он не сказал его название? – спросил Верлак, моя под краном рукколу.

– Да, он говорил, но вряд ли я сейчас найду. Я тогда записала на клочке бумаги и положила в сумку, но не помню в какую. Посмотрю. Может, записка в розовой «фенди». – Сильви подмигнула Марин. Она своими художественными фотографиями зарабатывала очень неплохо, выставлялась в галереях Парижа и Берлина. Деньги Сильви откладывала для Шарлотт. Еще одной ее страстью были сумочки.

Верлак не рассказал гостьям о телефонном разговоре с Джузеппе Роккиа. Комиссар Полик спросил его, не виделся ли он в последнее время с Жоржем Мутом, и итальянец ответил, что они вообще встречались лишь раз в Мюнхене. Но если Мут хорошо знал Перуджу, то очень вероятно, что они встречались там с Роккиа. А мать Марин сообщила, что оба коллекционируют стекло. Как бы там ни было, Роккиа сейчас на пути в Экс – по просьбе Верлака.

– Кстати, Сильви, воры бегают по крышам Экса, так что закрывай окна на ночь и когда уходишь, – предупредила Марин.

У Сильви была квартира на последнем этаже, за углом от Верлака.

– Черт! Шарлотт же сегодня с новой няней! Сейчас я ему позвоню.

– Ему? – хором спросили Верлак и Марин.

– Ага. Он сунул мне в почтовый ящик флаер, насчет подработки. Собирает на путешествие по следам великого Че, по Южной Америке.

– Арно! – вскрикнули одновременно Верлак и Марин.

– Ох, какие же вы зануды. – Сильви налила себе красного вина, которое только что открыл Верлак. – Вау! – сказала она, глядя на этикетку «Шатонеф-дю-Пап» 1998 года. – Знаете, мне очень жаль Жоржа.

Марин с Верлаком переглянулись, но промолчали.

– Нет, правда! – настойчиво сказала Сильви. – У нас было мало общего, но он со мной вел себя мило, иногда глупо.

– Кто же тут был глуп? – спросил Верлак.

Сильви и Марин посмотрели на него с удивлением.

– Не поняла? – произнесла Сильви, ставя бокал на стол.

– Вы меня слышали, – настаивал Верлак. – Спать со стариком…

– А это не ваше дело! – крикнула Сильви.

Верлак сохранял спокойствие, несмотря на то что порой (например, сейчас) не мог выносить Сильви Грасси.

– Теперь мое, потому что его убили.

– Он хотя бы был добрым! – огрызнулась Сильви, глядя на Марин.

Верлак вздохнул и тоже посмотрел на Марин:

– Да, я злобная сволочь. Но вы всегда возвращаетесь.

Сильви схватила сумочку, Марин последовала ее примеру, подхватив с пола кейс. Увидела желтый конверт, который дала ей мать, и сунула обратно в кейс.

– Я ухожу вместе с Сильви, – объявила она.

Верлак не успел и слова сказать, как женщины уже были на площадке и спускались по лестнице. Хлопнула входная дверь, и тут же зазвенел таймер плиты.

Глава 20. Танцующие часы

Когда зазвонил телефон, Верлак спал. Ему снились мать и Моника, и во сне зазвонил телефон.

– Это Моника, – сказала мать тринадцатилетнему сыну. – Ты ей нужен.

Юный Антуан быстро вылез из кровати, натянул джинсы, тенниску и мокасины. Такси должно было ждать его внизу и отвезти на ту сторону Сены. Путь лежал из особняка семьи Верлак, еще не поделенного на квартиры, через ворота Лувра. Потом мимо площади Карусели, задолго до того, как на ней установили «Пирамиду» Пея, в Шестой округ, где была квартира Моники. Тринадцатилетний мальчишка мог бы пробежаться, но Моника была нетерпелива.

Он резко сел, с облегчением увидев картину Сулажа в лунном свете, хотя и черную, набросанную крупными мазками на большом холсте. Это было первое, что он купил после смерти бабушки Эммелин. Галерея была на улице Сены – забавно, что прямо через улицу от бывшей квартиры Моники.

– Oui![29] – буркнул он в телефон, недовольный, что его разбудили от глубокого сна, но радуясь, что ему уже не тринадцать.

– Прошу прощения, судья, – произнес Бруно Полик. – Дурные вести.

Верлак встал, не выпуская телефона, прошел в кухню и включил свет, озаривший белый мраморный кухонный стол.

– Что случилось?

– Два часа назад мадемуазель Захари сбила машина. Водитель скрылся, свидетелей нет.

Верлак перевел дыхание, потом спросил:

– Насмерть?

– Да, мгновенно – так мне сказали. На бульваре Короля Рене, рядом с домом престарелых.

Верлак подумал, сколько раз он переходил эту кольцевую дорогу, опоясывающую старый город Экса, как там мчатся машины по трем полосам, вылетая из-за угла с улицы Виктора Гюго.

– Вы дома? – спросил Верлак.

– Да. Мне поехать на место смерти?