Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— А этого Людвиги Карловны, мадам Цванцигер, требование. Вот с этой стороны, на крыше цистерна на пятьсот ведер, отсюда и вода, а сток в выгребную яму выведен, вот сюда, где нужник для прислуги – в самом дальнем углу, — Акинфий Мефодьевич указал карандашиком на квадратик у стены, примыкающей к даче господина Загоскина, каковая, согласно плану, граничила с участком Цванцигера справа. А слева глухая стена с проделанной в ней калиткой выходила в переулок.

— Нужничок они кустами жасминовыми загородили от взоров по саду гуляющих, — продолжал Акинфий Мефодьевич, — а туточки вот огородик – видите? – к этим кустам подходит, тут где-то мамзелю-то и нашли. Только где они в этом году укроп с петрушкою сеяли, я не знаю, — с сожалением сказал Акинфий Мефодьевич. — Зато яблони "белый налив" могу указать с точностью, где растут: вот, возле дома, одна, и две ближе к переулку, почти возле калитки… Семен значит, большей частью вот туточки шастал: от дома к калитке и обратно. В другой, выходит, стороне. Ну, разве в нужник наведался…

Левая часть дачи была отведена под хозяйственные службы: вдоль стены выстроились конюшня и каретный сарай, сейчас пустовавшие, дальше летняя кухня, огород и упомянутый нужник в самом дальнем углу. Между фасадом дома и воротами, выходившими на Длинную улицу, разбиты были цветочные клумбы, с дорожками между ними, посыпанными песком, веранда увита виноградом. Заднее крыльцо, довольно широкое ("Это как бы даже и не крыльцо, а терраса, здесь по вечерам чай пьют и сидят дотемна, но не позже, потому что комары", — пояснил Акинфий Матвеевич) выходило в сад.

— Здесь, значит, ночью сидели лакей и горничная, — задумчиво произнес Георгий Глебович. — Только как же они хоронились от сторожа? Крыльцо… терраса широкая, никаких заграждений у вас тут не отмечено…

— Баллюстрадка имеется, низенькая, и вьющееся растение посажено, прежде всё вьюнок, или там бобы с горошком садили, а о прошлом годе какую-то лияну Людвига Карловна из Франции выписали. У них на цветах э-э… легкое помрачение. Ежели те двое в темном платье были, то и не разглядишь. Фонарь над крыльцом Людвига Карловна вешать не велят, чтобы комары в дом не летели.

— И как вы хорошо осведомлены, Акинфий Мефодьевич, — восхитился Жуковский, разглядывая план дачи. — И где какая яблоня растет, и какие цветы мадам Цванцигер из Парижа выписывает!

— Ну, может, и не из Парижу, может, откуда-нибудь из Лондону, — засмущался Акинфий Мефодьевич, чуть причмокнув, хотя ириски за его щекой не было: прежнюю он уж сжевал, а новую при высоком городском начальстве достать из бонбоньерки стеснялся.

— А вот здесь, — продолжал Акинфий Мефодьевич, указывая карандашиком на неправильной формы густо заштрихованное пятно, почти у самого забора, — здесь прудик Людвига Карловна велели выкопать, для водных растений: лилий, кувшинок и лотусов. Лотусы не прижились, зато завелись лягушки, ну и комары, отчего мадам Штранц очень с Людвигой Карловной ссорятся и даже разговаривать перестали. А подле прудика, вот тут беседка. В ней только в дневное время находиться возможно, опять же из-за комарья. Тут вот калиточка в переулок, чтобы когда к морю, сюдой идти, а не обходить по улице. Днем отворена обычно, а на ночь запирается на врезной замок. А тут вот, возле калитки – флигелек на три комнаты, прежде здесь покойный Людвиги Карловны брат летом обретался. У него с головой было помутнение, потому окна решеткою забраны.

— Вот еще бы план самого дома, с указанием комнат, и кто из дачников в какой комнате размещен, — сказал Георгий Глебович. — Сможете, Акинфий Мефодьевич?

— План – это мы сможем, это запросто, а вот кто где живет – тут уверенности нету. Ну да Константин Аркадьич, может быть, вспомоществуют… — говоря это, Акинфий Мефодьевич засеменил к своему столу.

— А где было найдено тело, Константин Аркадьич? — спросил Жуковский, разглядывая план дачи.

Константин Аркадьич вздрогнул. Он изнывал от жары, от жажды, но более всего от тоски. И ругал себя: зачем, ну зачем пошел он, Заславский, в околоточные надзиратели?..

— Может, за кваском послать? — спросил жалобно. — Очень уж день сегодня душный…

Предложение было одобрено, и Константин Аркадьич вызвал Прыща и отправил его за квасом. Тот, что в партикулярном, посмотрел на Прыща внимательно и, когда затворилась дверь, сказал:

— А вот вам и отгадка, откуда пресса про убийство прознала. Во всяком случае, бульварные газеты.

— Почему это вы на Прыща думаете? — слегка обиделся за подчиненного околоточный надзиратель. — Данила службу знает, не новичок, языком зря трепать не будет.

— Было у маменьки два сына: один умный, а второй дурак, — сказал молодой человек в партикулярном, глядя в потолок с мечтательным видом. — Один пошел служить в полицию, другой все учился, да не выучился. И сделался газетным репортером. А поскольку от батюшки доставшаяся фамилия была весьма неблагозвучна, свое родовое именование – Прыщ – сменил, и стал прозываться более для газеты подходяще, Известиным. Пишет в газетах, в основном бульварных, под различными псевдонимами.