Убийство на Знаменской

Помимо всех этих соображений над Алексеем довлело моральное обязательство, связанное с хранением принятых от Хлопова часов и денег. Их передача явилась чистой воды самодеятельностью и была с юридической точки зрения абсолютно незаконной. Шумилов, не сдав полученное немедленно в полицию, фактически превратился в соучастника хлоповского мародёрства. Между тем, Алексей ни на секунду не сомневался в том, что поступил правильно: кто знает, на что мог решиться перепуганный Хлопов? В панике он мог сжечь деньги, утопить часы в Фонтанке, «толкнуть» их заезжим барыгам или, сплющив, продать дантисту как золотой лом. Шумилов решил не подвергать коридорного подобному искусу и забрал у него ценности — и это было правильное решение! Но теперь вставал вопрос: что же делать со всем этим дальше? Безусловно, в самое ближайшее время Шумилову требовалось продумать выход из того положения, в которое он столь самонадеянно поставил себя.

Не придя пока ни к какому определенному решению, Алексей около часу дня в сопровождении госпожи Раухвельд отправился на Васильевский остров, в северной части которого, возле реки Смоленки, находилось Смоленское православное кладбище. От Фонтанки путь был не близок, проезд был затруднён как запруженностью центральных улиц, так и интенсивным движением по Благовещенскому мосту через Неву. Вечером по этому маршруту можно было бы проехать сравнительно быстро, но в середине дня Шумилову и Раухвельд едва-едва хватило часа.

Самое неприятное заключалось в том, что в два часа пополудни в Смоленской церкви проводилось отпевание не одного только Кузнецова, а и ещё двух человек. Кузьму Фёдоровича единственного хоронили в закрытом гробу, что диктовалось уродующим характером нанесённых ему ранений. Храм был заполнен большим числом пришедших проститься, но кто из них имел отношение именно к интересовавшему Шумилова лицу, со стороны понять решительно не представлялось возможным. Гробы отпеваемых, установленные рядком на скамьях ногами к алтарю, согласно православной традиции были отделены от публики пустым пространством не менее сажени. В толпе Шумилов увидел Агафона Иванова; одетый в дешёвенькое пальтецо, сыскной агент бесцельно курсировал по храму, глубоко погружённый, как казалось со стороны, в свои мысли. За те сорок минут, что длилась служба, он, наверное, раз восемь или десять обошёл церковь во всех мыслимых направлениях, наверняка отдавив немало ног. Алексей ни на минуту не сомневался в том, что был узнан сыщиком, но последний этого никак не выказал и даже ни разу не прошёл мимо.

Присутствующие в скорбном молчании толпились позади лент ограждения и лишь после окончания церемонии получили возможность подойти для последнего прощания. Толпа разбилась на три ручейка, каждый из которых проходил мимо одного из гробов. Тут-то Шумилов и получил представление о том, кто же явился на похороны Кузнецова. Таковых оказалось не очень много; среди них выделялась девочка лет тринадцати в сопровождении немолодой уже дамы — это, видимо, была дочка Кузьмы Фёдоровича с бонной или родственницей.

Смоленское кладбище, принадлежавшее к числу хотя и дорогих, но далеко не «сановных», известность оно получило благодаря могиле Святой Ксении Петербургской и возведённой над нею часовни. Место это чрезвычайно почиталось горожанами, и было отмечено многочисленными чудотворениями, случавшимися непрерывной чередой на протяжении многих десятилетий. Шумилов знал об этом не понаслышке, поскольку несколько лет назад в новогоднюю ночь перед этой самой часовней получил чудесное исцеление от легочной астмы, быстро прогрессировавшей в то время. Дорогие захоронения располагались в непосредственной близости от часовни Святой Ксении Петербургской, по мере же удаления от неё престижность участка значительно падала. Изрядный кусок кладбищенской территории был отведён под захоронения жертв холерной эпидемии, поразившей столицу в 1830 году. Тогда в отдельные недели умирало более четырёх тысяч человек, основная масса которых свозилась именно сюда. Неудивительно поэтому, что Смоленское кладбище получило в народе название «холерное».

Под могилу Кузнецова было выбрано место в одной из отдалённых аллей. Сама процедура, и без того тягостная, из-за резко испортившейся погоды оказались особенно тосклива. Около двух часов дня зарядил мелкий препакостный дождик; к тому времени, когда траурная процессия после отпевания покинула Смоленскую церковь, кладбищенские дорожки, уже весьма скверные после дождей в предшествующие дни, окончательно развезло; стало сыро, холодно и как-то чрезвычайно неуютно. Шумилову было очень неловко перед Мартой Иоганновной, которую он в такую отвратительную погоду столь бессовестно и эгоистично вытащил из тёплого дома.